Дура! Какая же она идиотка! Возгордилась, расслабилась, решив, что если с работорговцами сладила, то дальнейшее и восе пара пустяков. Худшая ошибка — недооценить противника. Илларин хоть и считала себя свободной от предрассудков, что вовсю управляли её сокланавцами, но в душе эти зёрна презрения к грязноземцам, видимо, дали ростки. Не ожидала она от них ничего такого, с чем не сможет справиться, а увидев лагерь и вовсе запрезирала. С чего она взяла, что барон окажется жирным, тупым боровом и обычным солдафоном? И ведь даже когда поняла, что всё не так просто... то...
Впрочем, предаваться самобичеванию оказалось некогда. Её разделывали словно селёдку, препарировали душу с тем же холодным интересом, который испытывала к армии барона она сама. И вряд ли ценили её жизнь выше, чем она оценила для себя их. Что ж... таков наш мир, а она совершила ошибку, и глупо сердиться на барона за то, что воспользовался ею по праву силы. Впрочем, это мы ещё посмотрим!
Страшная боль мешала соображать, мешала выплыть из того полусна-полубреда, в который была погружена Илларин. Голос Сколопендры скрежетал металлом. Оказывается, ты умеешь говорить, тварь? Оказывается, ты знаешь и понимаешь гораздо больше, чем показывала? В какое же чудовище ты собираешься превратить меня? Сайрекс... Не покажется ли его судьба раем по сравнению... Но выбора у Девоны не было. Она чувствовала всем нутром — выбора нет. Она давно перешла ту грань между добром и злом, к чему обманывать себя.
— Я согласна... — то ли прохрипела, то ли прошептала, раскрываясь.