Такое неизгладимое впечатление произвела песня на Цзинь Жолань, что никак не могла она придумать, какими словами это выразить. Попробовала сказать господину Цзоу, что лучше ничего в жизни не слышала, — да разве ж это комплимент? Много ли она в своей жизни слышала вообще? Только и оставалось надеяться, что он от такой похвалы не обидится.
Час в дороге прошёл, другой — не чувствовала Цзинь Жолань усталости. Вовсе не замечала, казалось, что дорога вверх по крутому склону идёт: всё вспоминала строки из песни и как господин Цзоу смотрел на неё, когда пел, — и сердце в груди приятно подпрыгивало.
Всё Жолань казалось замечательным — и горы, и небо вот какое, и спутники. Даже мерзавцы стали выглядеть добродушнее обычного, даже к господину Рохо в новом облике она уже привыкла: и хвост вполне у него симпатичный, и уши занятно шевелятся.
Прошли ещё сколько-то, отвлеклась Цзинь Жолань от своих мыслей, чтобы в очередной раз поискать глазами господина Цзоу, — и вдруг не увидела. Отстал!
Вернулась, нашла его, бредущего медленнее, чем прежде, и даже слегка втайне обрадовалась: наконец-то хоть чем-нибудь пригодится своему дорогому господину Цзоу. И не удивительно, что он немного устал, ведь и кораблём он управлял, и с тиграми сражался, и пел. Она только воображать могла, каких это всё вместе сил стоило.
Поравнялась с ним Цзинь Жолань, юркнула к нему, под руку подныривая и подставляя плечо, чтобы можно было опереться. И вперёд бодро повлекла.