Вскоре прозвонили к окончанию антракта. Занавес взмыл к потолку и софиты угасли, оставив на сцене замершего в умопомрачительной позе статного мужчину. Золотистая сорочка, означавшая римскую кирасу, казалась продолжением его фигуры. Кто-то в зале зааплодировал, но в следующий миг вступил оркестр, обволакивая полутьму неторопливой египетской мелодией.
Цезарь шевельнулся, перетекая с места на место с невероятной пластикой. Великий Марис Лиепа не танцевал — он плыл над сценой, едва касаясь её носками мускулистых ног, и звенела арфа, провожая его полёт над спящей египетской Александрией. Вступили ударные, с барабанной дробью на подмостки опустились пальмы и смутные образы египетских пирамид, а между них змеились тела артистов. Изображая античных солдат и придворных, они рассыпались по сцене, заключая в живой круг танцующего Цезаря. Их единый ритм казался красивым, но неестественно томным, будто заданным математической моделью в обрамлении творческой искры.
— Ритуал, — вполголоса заметила Любовь Анатольевна с другого конца ложи, но Артём понял, кому адресованы её слова. — Наиболее прекрасное, что есть в балете — торжественное действо. Церемониал.
— Иногда я совсем её не понимаю, — вздохнула Катя его с плеча. — Но танцуют красиво...
Одинцову не хотелось здесь быть. Ему хотелось взять Катю за руку и увести отсюда куда-нибудь в другое место. Менее громкое. Менее людное. Чтобы просто побыть в покое. Но они не могли просто взять и уйти. Быть частью Клана — обязывало. Например, к участию в подобных ритуалах.
— Знаю. Не ты одна, — шепнул Артём ей на ушко. — Потерпи немного.
— Угу, — ободряюще улыбнулась она. — Всё в порядке.
Тем временем, танец Цезаря перестал быть одиноким. Среди придворных возник мужчина греческой наружности. Несмотря на пропорции великана и кустистую бороду, он грациозно поддерживал тонкую фигуру, окутанную газовой шалью.
— А откуда в Египте грек? — с чисто московской непосредственностью спросил кто-то из обитателей ложи.
— О нет, чувак, — едва слышно застонала Катя. — Ты зря это спросил.
Артём едва удержал смешок.
— По легенде в изложении Хачатуряна, — объяснила Гуникеева, не замечая шуток, — бог Аполлон, притворившись сицилийским рыбаком, усадил царицу Клеопатру в ладью и тайно доставил в кесаревы покои. Кстати, Нина Олеговна должна блистать в этой роли.
— Я помню её в «Жизель», — неожиданно поддержал Петренко, кашлянув как сломанная каретка. — Прекрасная партия.
— Прекрасная, — подтвердила Примоген.
На фоне их диалога даже «Битлз» начинали казаться Одинцову всё более привлекательной альтернативой. Единственным утешением служило то, что балет действительно был поставлен на славу. Взмахами длинных лент Нина Самородкина превратила танец в вихрь, стелившийся за ней будто зыбкий восковой след. Он напоминал Одинцову мираж над раскалёнными песками, хотя он никогда не видел пустынь — должно быть, режиссёр и задумывал так, добавляя багровых контрастов освещению.
— Погодите, — внезапно проснулась Катя. Оказывается, она всё-таки следила за балетом. — А чего она вообще делает? Ну, в смысле, чего она хотела?
— Союза, — негромко ответила Гуникеева.
— Между Египтом и Римом?
— Поддавшись власти Цезаря, она предпочла быть очарованием, нежели соперничеством. В битве на берегах Нила армии Цезаря прошли в шаге от поражения, но и триумф его был сокрушителен.
— Наверное, она кучу раз успела подумать, что выбрала не ту лошадь, — фыркнула Катя.
— Однако фаворит восторжествовал, — Любовь Анатольевна прикрыла глаза, наблюдая так за танцем Лиепы и Самородкиной. — Легионы сделали Клеопатру богиней среди людей, в точности как уготовано дочери фараонов.
— Прико-ольно, — протянула Катя очередное непонятное, но забавное словцо. — На вас похожа.
Бражедский не выдержал и захохотал в полный голос, за что на него возмущённо зашикали из соседних лож. Впрочем, улыбалась и Гуникеева.
— Лестно, но далеко от истины. Я выбрала «Клеопатру» по иной причине. Она важна скорее Артёму Викторовичу, ведь сейчас он наблюдает на сцене рождение нашего Клана.