01. КВАРТИРА СССР, Москва, Свердловский район
14-ое февраля 1975 года, 20:51
Туманный вечер, прохладно, ожидается морось
+7 °С
На лестничной клетке царила кромешная темнота. Недобрый знак.
Казалось удивительным и почти невообразимым, что в нескольких минутах ходьбы шумела вечерняя Тверская, ныне — проспект Горького, а с «Маяковской» торопились запоздавшие пассажиры. Впрочем, те, кто спешит на Садовое кольцо пятничным вечером, редко волнуются за опоздание. Ночь для них, пожалуй, только начиналась, а глаза нетерпеливо блестели под восьмиклинками, шляпами или популярными среди студентов жокейскими кепи. В этом, сами того не зная, вечерние пассажиры были похожи на существо, занимавшее сейчас пассажирское сиденье «Москвича» четыреста двенадцатой модели. Ночь действительно только начиналась. Ночь ещё была молода.
Некоторых из тех, кого Одинцов, следуя духу времени, с натяжкой мог звать товарищами, подобное сравнение покоробило бы. «Всего лишь человек», — покривились бы бледные губы. — «Стадо, вот его имя. Теплокровное, жадное стадо». Как будто, презрительно закрывая глаза и нарекая себя волками среди агнцев, кто-то из них мог отринуть простенький, но злорадный факт: когда-то все они были людьми. И на переднем сиденье «Москвича» когда-то тоже сидел человек.
Эта история стара как мир. Всегда были люди — и были они. Пять древних семей, несущих в крови злые сны, пришедшие из тёмных и тревожных времён. Кроваво-алой нитью их родословная тянулась среди родов старой Европы. Она вплеталась в генеалогические гобелены, то ныряя к самым глубинам, то вспыхивая с новой силой. Пять звёзд на безлунном небе.
Родословная.
Вампир.
Как назвать то, что не может иметь имени, что не отбрасывает тени и не отражается в зеркалах? Хищник ночной из пушкинских страхов, могильное видение? Совиный крик, в полночь обретающий плоть? Сколько романтики, сколько трагизма вплетено в этот похоронный марш. Да только смеялся в отражениях витрин Пилат, восклицая вновь и вновь своё
ecce homo. Одинцов молча глядел в окно. Яркие пятна фонарей чередовались с чёрными провалами переулков.
Всего лишь человек.
По Садовой-Триумфальной с шумом неслись приземистые седаны, обгоняя робкие автобусы. Из-за округлых крыш и поджаристой рыжей краски «шестьсот семьдесят седьмые» ЛиАЗ-ы напоминали пухлые булки, по недоразумению вышедшие на асфальтовую магистраль. Чёрные автомобили реяли вокруг будто свирепые грифы, обещая, что февральский вечер скоротечен и совсем скоро на Москву, точно в булгаковской книге, опустится тьма. Хотелось, чтобы они исчезли. Но, как назло, близость к Моссовету в доме бывших генерал-губернаторов и редакции «Известий» на Пушкинской площади только подстёгивала их полёт. Глядя сквозь пассажирское стекло на воронёные стаи, Одинцов чувствовал, как растёт внутри гнетущая тревога. Но пока он мог только смотреть в окно и ждать, слушая ровный гул шин. Игнат Ефремов вёл автомобиль уверенно, на красных сигналах пропуская встречные потоки и стараясь вырваться в левый ряд. Световая рябь то и дело ложилась на чернявое лицо референта по особым делам, унаследовавшего и холёный вид, и название должности с дореволюционных времён.
Ефремов подхватил его на углу с Ульянова и весь оставшийся путь они проделали по Садовому кольцу, будто референт испытывал иррациональный страх перед левыми поворотами.
— Квартира, третий этаж, — по дороге скупо пояснял он. — Что там — без понятия. Входим, смотрим. Жильцы вызывали полицию с жалобами на хулиганство, и только партийный чёрт знает, как мы это не пропустили.
— Милицию, — поправил Одинцов.
— Да. Милицию.
Теперь в этой стране была милиция. Говорят — или пишут в редких и всегда зашифрованных письмах — что в Америке жизнь устроена проще. В разгар революции многие Старейшины отправились в долгий и опасный путь через океан, не рискуя остаться в охваченной войной стране. В Новом Йорке или Пенсильвании граждане обитали в домах, а не коммунальных квартирах. В Америке жили деньги. В Америке можно было обойтись без паспорта, а здесь — исключительно из соображений коллективной безопасности — они вынуждены были держаться вместе. Альтернатива казалась ужасной: разоблачение, и новая охота на ведьм. Для государства, тридцать лет превращавшего террор в национальную политику, это не составило бы большой трудности. Так из неписанных обычаев Традиции стали законами, которые соблюдались с неукоснительным тщанием, а порядок существования Родословной определялся и регулировался Секретариатом. В прежние времена Доменами правили Принцы, но с приходом в дома телефонов, а в горсоветы — бюрократических правил, век ослепительных Принцев закончился. Теперь делами Родословной в Москве заведовал Председатель, и нельзя сказать, что его правление сделало жизнь в советском государстве мёдом и манной. Нет, вовсе нет.
Впрочем, за этим у Председателя были Ефремов и Одинцов.
Тёмно-синий «Москвич» нырнул в тесный проезд между уже закрытой булочной № 71 и парикмахерской, в зальчике которой покачивалась над ведром уборщица-узбечка. Прямо перед окнами шарахнулись стены из серого газобетона, а затем фары высветили куцый сквер в окружении неприглядных домов. Квадратный двор, в который выходили тыльные фасады, никто не пытался украсить или облагородить к предстоящему кубку СССР или нескорой Олимпиаде. Возле подъездов ржавели мусорные баки, из окон топорщились гнутые телеантенны и палки с бельём, а единственный на весь двор автомобиль оказался потрёпанным ГАЗ сороковых годов. Казалось удивительным и почти невообразимым, что в нескольких минутах ходьбы шумела вечерняя Тверская.
— Вон тот, — указав нужный подъезд через лобовое стекло, Ефремов сунул руку за отворот пальто.