Двери закрылись за "Малдером и Скалли", а мистер Талбот остался на едине с самим собой и своими грехами.
Вот он занимает свое место на кресле с удобными подлокотниками и небольшим углублением под чашку или стакан. Расслабляется, откидывается назад и запрокидывает голову вверх. Взгляд с пол минуты изучает потолок, а затем на лице мистера Талбота появляется улыбка. Сначала уголки рта изгибаются, уходят в стороны и вот черед доходит до небольшого изгиба по середине верней губы: хитрая ухмылка человека, только что одурачившего кого-то, прочно обосновалась на лице у Гарри. Протягивает руку, берет стакан – конечно он уже не боится что этот гребанный стакан выскользнет – и делает пару мелких глотков, а затем еще пару мощных.
– Собака. - он начинает смеяться. Смех буквально исходит откуда-то изнутри, заставляя его вздрагивать и дергаться, словно он на электрическом стуле, - собака, я говорю, ей Богу! Соба-а-акк-ка! - последнее слово он уже не может выговорить, у него получается только по слогам, потому как смех заставляет перехватывать дыхание на полуслове.
Он даже не уловил тот момент, когда перед капотом что-то показалось. Фары уверенно режут тьму. Музыка в салоне. Виски на исходе, осталось на пару глотков. Нелепая фигура человека за лобовым: руками пытается закрыться. Глухой удар. Можно сказать шлепок. Машина подпрыгнула как на кочке, а по радио Селин Дион пытается залезть в душу, но на одного бездомного в Луизиане стало меньше.
Так могло быть, во всяком случае уже никто не скажет наверняка, чьи конкретно волосы увидел Ник Дарвиц, когда рихтовал бампер: собачки Джудди или неизвестного никому бродяги, почившего на дне болот.