Услышав слова драконорожденой и всевозрастающий гнев в ее глазах, у Тодора по мере услышанного глаза становились как блюдца и так же не произвольно открывался рот...
- Это всё я??? - почти шепотом переспросил шокированный дварф.
Как ужасно звучали слова паладинши, сказанные со стороны ввиде трезвой оценки действий дварфа...
Эти слова вызвали не только озноб, который пробирал до костей, а чуть было не побудили новый приступ рвоты, но Тодор сдержался, он взял себя в руки, и вдруг понял что Даар, не подозревая сама того, только что послужыла спасительным маяком "Света" во мраке безумия, который начинал наполнять сознание Тодора после содеянного убийства.
- Даарочка, дорогая, прости меня, не знаю почему так случилось... - с искренним роскаянием, став на одно колено, опустив голову и сцепив руки вместе, Тодор начал непроизвольную исповедь...
- Это же был розгар боя, Вейл пересорил всех нас, посеял смуту и недоверие в то время, когда за стенами полно врагов, а тут в наших рядах проявился тот самый отравитель. Он был хитёр, и изворотлив, ловок и смертельно опасен, я знал что должен его остановить и не дать сбежать, просто остановить и предъявить суду... А то что покалечу его своими жестокими методами, я на самом деле не пережывал, потому что верил в его, тот самый, как его там - ренгенератус, о.
- Даарочка, прошу тебя, исцели сердце мое, исцели разум, мысли, память, от той кровавой кашицы, что узрел я когда вытянул тело на верх...
- Я не хочу видеть этот ужас до самой старости.
- Что мне надо сделать, какую жертву принести или подаяние тем силам, которые помогут мне через тебя избавиться от этого всего ужаса?
- Для Мородина все просто: робота с молотом у кузни выжгла бы всю ту ересь, но я же до нашего возвращения не смогу в тишине и спокойствие поработать от души и для души возле горна...
Такая искренность перемешанная с роскаянием удивила даже самого Тодора, ведь раньше с ним такого не было, ему некому было пожаловаться или излить душу, хотя бы раз в жизни, после того как он стал сиротой.
В его душе как будто плотину прорвало, и влага заструилась с краешка глаза...
Он уже не мог вымолвить ни слова, только умоляюще смотрел в глаза изумлённой боевой подруги