Эльфийка выглядывала из-за столпившихся спин, и то и дело не выдерживала и отходила в сторону, пнуть какую нибудь кочку или камень, а потом все же возвращалась обратно, напряженно наблюдая за неравным боем.
Она солгала вчера Тодору, она не чувствовала ничего хорошего, этот день мог быть последним для юного дворфа, и это не давало ей покоя. Оставив Берглина с вопросами без ответа, она сказала ему, что расскажет все завтра, потом еще долго возмущалась на Юсташа и ушла к пляжу, разбивать соленую землю обрыва точными ударами ножей. Волна иногда подступала совсем близко, обволакивая ее ступни холодной пеной. Тарариала не любила море, оно пугало своими размерами и глубиной, но тогда она об этом не задумывалась и старалась выбить из себя странное чувство вины и огонь негодования разъедавшего ее изнутри. Она не хотела никому принадлежать и уж тем более, чтобы ею распоряжались. Горячей головой она решила держаться и от Берглина подальше, ни к чему хорошему это не приведет. Странное влечение пройдет, наверняка, она была почти уверена..
Сейчас, глядя на бой, эльфийка чувствовала себя еще хуже. Мысленно ругалась на старого рыцаря за то, что он отправил маленького дворфа на смерть, и у нее даже возникла мысль, что может быть стоило им обвенчаться. Но эта мыль была резко изгнана из вороха суматошных мыслей, что не давали ей покоя.
В очередной раз она ушла из круга зрителей в сторону и увидела Сэма. Что он делает?
— Ты что творишь!? Сэм! Отойди от них сейчас же, alishrah nar zargnai!*
Она кинулась на полурослика, стараясь оттолкнуть его от лошадей.
*непереводимый эльфийский мат.