Колени сэра Юсташа подкосились. Частично то была тупая боль, сковавшая его грудь и живот, частично — горечь утраты. Вот уж, воистину, злая шутка богов. Ни разу за все то время, что они были знакомы, лорда Коллвиля не посещала мысль, что он переживет Иллоквио Монтейра. И тем не менее это было так. Сталь режет глубже, чем всякая мысль. Вот и сейчас кровавая рана на груди молодого эльфа усмехалась и смеялась над всеми расчетами и предвидениями старика.
Рыцарь рухнул на землю подле тела своего пажа. Его белые как кость пальцы впились в чахлую траву и черную плоть земли. На одном из его пальцев вместе с его собственным кольцом-печаткой блестел золотой перстень с тремя брильянтами. Яд подбирался к его сердцу. Оно ударилось один раз, затихло, ударилось другой, затихла, как кажется, на еще больший промежуток — снова удар, более слабый, чем предыдущий, снова еще одна, еще большая пауза...
Старик разверз свои посеревшие уста и сказал что-то на языке, коим мир когда-то был пропет к существованию. Тени взметнулись вокруг него, окрашенные багрянцем и тирийским пурпуром. Его глаза на секунду стали абсолютной чернотой, двумя океанами надзвезной пустоты, более полными, чем ночь вокруг. Вместо дыхания из его груди вырвался черный пар, клубящийся как живой мрак из-за пределов мира. Ногти и кончики пальцев рыцаря окрасились черными пятнами, как будто он был болен чумой. Смерть вошла в него, но то была смерть, которую рыцарь призвал сам.
— Я... Я не умру здесь! — прорычал Юсташ, до скрипа сжав свои черные зубы-клыки.