Зардевшиеся от такого приветствия Сестры Милосердия лишь смущенно улыбались, собираясь в кучки около машин. На каждой весела сумка с вышитым красным крестом - привезенные с собой лекарства, перевязочный материал и инструменты. Вскоре, над ними послышался властный, уставший голос голос:
- Сестры! Меня послала ординатор. Кто из вас старшая?
В ответ раздалось робкое:
- Я... Подождите, пожалуйста, пару минут.
Герман Фауст.
От одной из кучек отделилась девушка, последовавшая к Герману Фаусту. Молодая, пожалуй, ей нет и двадцати. Но прослеживался яркий контраст между нетронутым морщинами лицом и старыми, будто обесцвеченными глазами. Приблизившись, она склонила голову в сторону Гюнтера, в качестве знака приветствия и уважения, после чего раздался тот самый робкий голос:
- Г-господин офицер, позвольте отвлечь доктора на несколько секунд. - Затем, повернувшись к Фаусту. - Матушка сказала, что вы сами вольны выбрать, будете ли находиться на передовой, или с нами в лазарете. Тем не менее, я прошу вернуться к нам, когда вы покончите с делами. Среди нас почти нет опытных хирургов.
Еще раз склонив в голову, она вернулась к своим. Чуть окрепшим голосом:
- Давайте, девочки, нельзя терять времени! Ведите нас.
Александер.
После того, как Александр покинул машину, по колоннам, продолжившим свой марш, пошел шепот. Видимо, никто не ожидал увидеть щит во времена победы огнестрельного оружия.
Грязь, вылетевшая из-под ног щитоносца, остановила свой путь на штанинах нескольких новобранцев, решивших подойти слишком близко. Тем не менее, по их виду нельзя было сказать, что они расстроены этим фактом. Их одежда, кажущая гигантской для тщедушных тел вчерашних детей, уже покрылась слоем пыли от долгого марша. Осунувшиеся из-за особенностей рациона - кто же сможет распухнуть, заедая брюквенную кашу брюквенными же лепешками? - лица лишь усиливали этот контраст.
Солдат, на попечение которого остался Фердинант, оказался обычным ефрейтором. Обычном в том смысле, что два центнера стали, которые он попытался удержать от падения, чуть не стали для него роковыми. Начавший было заваливаться на бедолагу щит поддержали окружающие. Судя по знакам отличия, они были из одной роты и пришли вместе. С кряхтением и обилием скверных слов, они перевели тяжесть в устойчивое вертикальное положение.
- Мы долго эту хрень держать не будем! Упадет в грязь - твоя проблема. - просипел ефрейтор, пытаясь отдышаться.
Активные действия по отношению к другой кукле вызвали ехидные комментарии опытных солдатов:
- Смотри-ка, вроде неживой, а тоже хочет бабу! - с последующим взрывом хохота среди более-менее опытных вояк.
Вещмешок, на котором остановился Александр, оказался принадлежащим тому самому Эриху. Это было очевидно, если увидеть, как тот побледнел, а затем покрылся красными пятнами.
- Что ты себе позволяешь, убогий кусок железа?! - взвыл он, пытаясь столкнуть куклу со своих вещей.
Гюнкен Велтер.
С некоторым удовлетворением замечаешь, что не один считаешь глупым столь бурное проявление эмоций - старые окопные волки, попыхивая выданными сегодня сигарами и сигаретами, с грустью смотрели на все выходящих и выходящих Сестер и кидали сердитые взгляды на воодушевленных новобранцев. Ибо то, что сюда подвели столько медперсонала, означало одно - бой будет кровавым. Вспоминая о двухстах граммах сыра, которые раздавали сегодня на обед рядовым, ты лишь сильнее убеждаешь в этом мнении.
Август.
Вопрос повисает в воздухе, словно гильотина. Резко притихшие рядовые с надеждой бросают короткие взгляды на старших товарищей.
Ответ приходит от усевшегося на своем рюкзаке сержанта, лениво потягивающего что-то из фляги. Сорокалетний седой мужчина, с мясистым, несколько раз сломанным носом и отсутствующим почти наполовину левым ухом:
- Здесь, на фронте, грустят только мертвые. Они уже не могут сойти с ума.
И, словно подтверждая слова, раздался грохот работающих батарей. Артобстрел первых рядов обороны.
- Видимо, надвигается буря. - добавил сержант, хмыкнув. Встал, спрятал флягу в одном из карманов. Затем, по рядам пронеслось громогласное, - Пятый взвод! Шагом марш! Идти вольно!