|
|
Ход 11) День пред вокняжением. Приготовления. Фока Вельмев. Был крепкий боярин, стал мятежник позорный, весь свой род погубил и себя. Долго мы искали, брат. Но, наконец, загнали тебя, бородатую крысу, в западню. Западней стала твоя маленькая крепость, которую ты умудрился выстроить втайне несколько лет назад как раз для такого случая. Не ждал небось, что случай все же будет, вот и не замел концов как следует. Ты на моей планете, паскуда. Друзья твои, сыновья, крепостные твои - все мятежники, у каждого въезда в Трезвон развешаны теперь по столбам. Власти захотел? Колено отказался склонить пред князем своим законным? Дело твое. Служить мне будешь все равно. Будешь собакой моей. Федор не смог отказать себе в удовольствии увидеть падение последнего врага, стоящего на пути к княжескому титулу. Потому сейчас, одетый в дорожное, и трясся в тесном вездеходе вместе с вернейшими из Опричи, личной своей гвардией - Святыми Воителями Ярослава Тишайшего, или просто СВЯТом, как полушепотом зовут его в народе. Соколы, залюбуешься. Черные, как смоль, комбинезоны. Черные же капюшоны-мешки на головах - только глаза истовостью блестят сквозь дырки. Пока молчит вороненая сталь оружия - его здесь много, от микрошипастых палиц с парализующим ядом до тяжелых бронебойников и кислотных гранат - но уже внушает. Непременный золотой крест на поясе каждого соседствует с символической метелкой. Потому что поганой метлой выметают опричники врагов с пелагейской земли. Худших из них берет на себя СВЯТ. Таких, как Фока Вельмев. Приехали. Тормозят бесшумные вездеходы, которых ровно святым числом - три. За холмом прячется сталебетонная крепостишка ублюдка. - Уверен, князь? - Мрачно спрашивает главный из опричников, грудная броня которого еще одним святым крестом украшена. - Спросишь еще раз - будет у моего СВЯТа новый воевода. - Отвлеченно цедит сквозь зубы Федор, разглядывая ухоженные ногти на своей тонкой руке. Острые, как сталь. И такие же прочные. Когда-нибудь он будет творить с плотью вещи, которые не снились и Тлейлаксу. Еще ближе к Богу станет, да. А пока... - Тогда выходим. Шестнадцать, Двадцать, Двадцатьпервый - на сопки, следить за окнами. Штурмовые, с Шестого по Девятого, со мной... Приказания командира пролетают мимо ушей. Федор вдыхает свежий после тесноты вездехода воздух, закрывает глаза. Черные фигуры скрываются в невысокой траве, сливаются с жидкими тенями под невысокими деревцами. Хорошо все-таки здесь, на Родине. Особенно если ты ее хозяин. Штурм происходит быстро, и Розенкрофф жадно ловит каждое мгновение его, наблюдая через бинокль с безопасного расстояния. Двухэтажная полусфера крепости-имения слишком поздно разражается огнем из бойниц, гранаты и снайпера быстро давят все наружное сопротивление. В считанные мгновения плеснувшей кислотой разъедена железная дверь. Оттуда стреляют, падает одна черная фигура, блеснув истончившимся полем. Опричники стреляют в ответ, пригнувшись, вламываются внутрь, скрытые кислотным туманом. Заливисто смеется Федор такой потехе, опустив бинокль. Ведь все это - ради него! Ах! Нет ничего лучше! Жалко, что мастера вытащить на такую славную охоту не вышло. За жизнь свою, поди, испугался, коротыш. Сложно им так жить, небось. Через несколько минут княжий кумачовый сапог ступает внутрь разгромленного имения. Кровь, трупы, гарь. Здоровенного бородача в полном боярском наряде святовцы швыряют к этому самому сапогу. - Вот и свиделись, Фока? - Нежно произносит уже неоспоримый будущий князь. - Не боюсь тебя, падла. - Угрюмо смотрит из-под кустистых бровей пленник. - Заканчивай уж меня. Не хочу видеть, что ты с Пелагеей сотворишь, ирод. - Вижу, что не боишься. Смелый ты, Вельнев, но глупый больно. Псом должно было тебе родиться. Поправим, что сможем. Увести. ... Любил Федор своих собак. И псарни обустроил с любовью, с богатством. Ничего ему не жалко для питомцев - расслабляют же, дьяволы, получше семуты. А деньки нынче суетные, расслабляться потом долго приходится. Поименно всех помнит. Старых самых, еще из дворняг, из крепостных всяких повинных. А под княженье да смуту сопутственную пополнился зверинец боярской крепкой породой. В два раза приросло поголовье, под три десятка псов теперь в вольерах сидит, мяса ждет кровавого. - Золото наше! Федя! Ты меня прости! - Рыдает старый Демид, лицо под волосатыми тощими лапами прячет. Воспитателем был при князе Иване, батюшке, да детей его все розгами драл. Теперь вот: - Прости! Простипростипрости! Лениво швыряет князь за решетку самый жилистый кусок. За себя-то он, может, и простил уже, а вот за сестренку, на равных с братьями битую, тебя, Демид, только Бог простит. - Даст Бог! - Солидно басит Иннокентий, поп жирный из новых, тех, кто мятеж боярский поддержал. Рук-ног ему от мастеров-передельщиков не досталось, а потому туша эта неподвижная занимает всю клетку, жиром свисая меж прутьев, чем изрядно Федора каждый раз веселит. За веселье отец Иннокентий и получает свой кусок, ибо на охоту божьему чину ходить не к лицу совсем. Особенно в таком виде. - Князь! Князь! Прими клятву мою! Князь! Князь! А вот и новый голос. Эк заливается! Ба, да это же Фока Вельмев! Ты глянь, как поработали над ним. Еще шире стал, чем был! Волосатый, здоровый, ну и туша. Медведь целый, а не пес. Когти какие! Обходит Федор клетку вокруг, цокает языком восхищенно над работой псарей. - Князь! Князь! Клятву прими мою! Князь! - Басисто лает Фока. Бороду, свалявшуюся в крови, задирает. - Князь! Князь! Ярость в голосе. С ненавистью неописуемой буравит взором своего князя. Слезы по щекам катятся градом. Лицо - гримаса боли. Ему идет. - Князь! Князь! - Надрывается, слюнями брызгая. Остальные псы хор диких криков поднимают, вторя Вельмеву: - Простипрости... Даст Бог!... Не корысти ради! Не кор... Невеликазнитьневеликазнитьневел... Князь! Князь! Даст Боооог!.. - Замолкли. - Насладившись этим гимном своим победам, большим и малым, вполголоса произносит Федор. Мгновенная тишина повисает над псарней. - Молодец. Хороший пес. - Насмешливо глядя в глаза тому, что было боярином Фокой, забрасывает в клетку сочный кусок мяса. Отвернувшись, вразвалочку двигается к следующему питомцу. Любил Федор своих псов. 2) ВокняжениеЗолото солнца рвется через прикрытые веки. Подобрав полы роскошного одеяния, князь вышагивает наружу из темной прохлады доставившего его сюда личного орнитоптера. "Сюда" - это главная площадь Трезвона, расстилающаяся в виду Храма Пресвятой Богородицы. Сейчас она полна гомонящим народом - весь Трезвон сошелся присутствовать при вокняжении, привлеченный величественностью момента и щедро раздаваемыми пайками. Людское море расстилается под ногами стоящего на ступенях Храма Федора. - Много мужичья развелось, м? - Замечает Розенкрофф княжне Ольге, идущей по правую руку. - Давай ты сейчас не будешь шутковать. - Холодно замечает та, даже не одарив Федора взглядом бездонных своих глаз. Ах, что за женщина! Жаль, что Бог дал ее сестрицею, а не женой! Как хорошо, что хватило ей ума не драться за титул, а силы объединить с любимым братцем для блага родной Пелагеи! Было бы жалко терять такое сокровище земное. - Посерьезней, Федь. Хмыкает юный князь. Нос вздернув, отворачивается от толпы. Сопровождаемый многочисленной и многоликой свитой, поднимается в Храм. ... Здесь темно и прохладно, палящий жар улицы остался за древними каменными стенами. Людей здесь намного меньше, и все они молчат, хоть и так же с ожиданием смотрят на князя своего. Будущего. Уже совсем вот-вот настоящего. ссылка Тянет заунывную молитвенную песнь хор черных служек. Бренчат кадила золотых попов, вознося к далеким в вышине сводам ароматный дым-дурман. Десятки бледных лиц неотрывно смотрят на Федора, блестя глазами в полутьме Церквы Безликой Богородицы-Пустоты, матери Единого в Трех Лицах нашего Бога. Сотни икон оценивающе сверлят будущего князя взглядами свысока. Не у всех из этих взглядов есть глаза. - Кем явился ты в мир этот, сын Божий? - Басисто вопрошает патриарх Золотой Церкви, с правой руки подошедший. - Тварью дрожащей. - Холодно отвечает Федор. В жизни поп золотой под ногами у него стелиться будет, просто по должности. Плюнуть бы ему в морду сейчас. Но нельзя. Почему-то... Нельзя. Не считал никогда себя Федор верующим, а правила важными, но сейчас... Действительно чувствуется что-то. Ужель Бог смотрит вправду? Или в кадильный дым подмешали чего? Может, и вовсе отравлен, не за всеми врагами доглядел, и сейчас прямо пластом упадет замертво? Застучало сердце, метнулись в панике глаза по сторонам. Средь икон наткнулся на взгляд Его пронзительный. Одержимый секундным страхом, чуть не дрогнул перстами, чтобы перекреститься неосознанно. Но вовремя поймал обратно контроль, и уверенными движениями сам уже перекрестился, в глаза Его глядя теперь без страха, а с дерзостью даже. - Уйдешь как? - Словно подгадав момент, строго одергивает высоким старческим голосом согбенная фигура в углу по левую руку. Патриарх Черной Церкви. Не оборачивается даже, собака, делает вид, что пред иконой свечу ставит. Спину самому князю показывает, пока тот с ним говорит! - С именем Его на устах. - Но не слова гнева вырываются изо рта, а слова повиновения. И так спокойно от этого, так правильно, что не хочется даже разбираться в себе, отчего так случилось. И вот норовистый прежде Федор смиренно плывет в потоке положенных вопросов и ответов, духом витая где-то не здесь. Это ли благодать снизошедшая? Она и есть, наверняка. Черные безликие служки сменяют роскошные тяжелые одежды князя на грубую власяницу. Холодит босые ступни черный, как занебесье, мрамор пола. Черные провалы глаз Патриарха смотрят из-под капюшона. Непонятно, зашитый ли его рот шепчет, или тонкий этот вкрадчивый голос приходит прямо в голову из ниоткуда: - Не раз еще свидимся мы, князь юный. Бог наш и Матерь Его просыпаются, черные времена грядут. Суждено провести тебе народ наш через Страшный Суд. Иди с именем Его теперь, и мое благословение бери. Об остальном позже будем говорить. И помни всегда - видит Он все. Возвращается княжеское облачение холодными бледными руками тех же служек. Щелкают платиновые браслеты, тяжелая княжеская шапка, усеянная самоцветами, занимает место на голове. Тяжелит руку выточенный из единого огромного сапфира, одетый в золото княжий скипетр. Крестным знамением трижды осеняет Федора золотой Патриарх, молитвы нараспев читая. Близится конец церемонии, а слова патриарха Черных все никак не вылетают у Федора из головы. Ведь о том же самом сны ему снились, и сны непростые. ... - Живой? - Шепчет Ольга в ухо, стараясь не показать озабоченности. Получается у нее хорошо. - Себя бы видел. Думала, тебя отравили. Внизу, под ногами, ревет и бросает шапки в небо толпа. "Князь! Князь!" - Кричат. "Господь благослови!" - Не дождешься, сестрица. - Улыбается Федор, принимая из рук склоненного казначея шапку с рублями золотыми. Вниз идет, по ступеням кумачовыми сапогами, не глядя, ступая. Смеется. - Благодать то была Господня. Ольга не сдерживается, фыркает тихо. Летят рубли с легкой княжеской руки в толпу. В экстазе бьется народ, за щедрость князя друг друга топча. Просты их заботы. Забот куда больше у князя пелагейского. Но не выходят из головы слова Черного Патриарха и явившийся перед вокняжением сон. 3) Письмо епископу Ерижоху Х.В княжье право сегодня вошел я, и княжье слово даю тебе, святой человек, что при мне устроит наша Церковь Святая пред любой напастью, и уж тем более не поколеблют ее чужеземные указы рода любого. Пыль они пред лицом Бога нашего, единого в трех ликах. Пыль мы все, а слова чужеземцев есть пыль более всего прочего. Заступник наш рукой моей Йорнерку твоего накажет. Пусть не сегодня, так завтра божья кара шельму найдет. О нем ты забудь, а мнение чужацкое из головы навек выкинь. Грядет наше Вознесение, Суд Страшный грядет, и не о подобных клопах тебе, близкому к Нему, заботиться. Готовь народ, Епископ. Готовь Пелагею грядущую благодать принять так же, как и кару стерпеть. Дело свое делай твердо, а о чужаках забудь, ибо не готовит Господь им места в Вознесении. 4) Письмо Барку Версаму, министру торговли могущественного и непобедимого барона Владимира Харконенна.По вокняжении много дел навалилось, потому цветасто почтение свое вашим вниманием расписывать, к вящему сожалению, не могу. Но барону, Вам лично и благородному роду Харконнен искренне желаю здоровья, процветания, яко же и преумножения всех могучих его сил. Насчет Шино твердого слова давать не буду, но что смогу - то сделаю, окажись оно в моих силах. А вот с торговым предложением вы меня просто опередили. В нем я заинтересован всем сердцем, и заказ отрядил людей собирать еще раньше, чем получил послание ваше. Думаю, уложимся мы и пораньше, чем в месяц. Надеюсь, что только началом плодотворных отношений наших станет первая партия товара. При отце моем много расплодилось мужичья на Пелагее, не прореживал их родственничек, как положено порядочному пахарю прореживать гряду от сорняка. Крепкая рабочая порода, сейчас бесхозные крепостные сидят без барина, без дома и без работы, баламутят воду и несут один вред. Помимо заказа означенного, не меньше тридцати единиц населения готов я пригнать на Джотту по первому баронскому слову, буде тот назначит справедливую цену. Не перебьет ли такое предложение тот урон, что наносит Шино? Хотя бы отчасти - наверняка, ведь так? Надеюсь, серьезно рассмотришь ты мои слова, славный министр торговли могучего дома Харконнен, надеюсь, долгим и плодотворным окажется наше сотрудничество. PS: И уж коли начал, то надо и закончить. Известен ваш дом умением в добыче ископаемых полезных. Мой же богат недрами, но не умением этим самым. Найдутся ли у вас мастера свободные и желание их отправить на Пелагею, чтобы бездарей моих учить работать? Ежели да, то готов я платить полную цену за них - хоть живым товаром, хоть соляри звонкой. Но лучше, конечно, живым товаром. PPS: Ежели есть возможность, плату хотелось бы получать по мере подвоза товара, а не единым куском по факту выполнения заказа. И речь тут не о недоверии барону, конечно, я бы не посмел. Речь о том, что сейчас в Десяти Сестрах начнется гонка, и каждую неделю каждый соляри будет на счету. А я прямо заинтересован, чтобы как можно дольше оставаться на плаву... В качестве вашего поставщика. 5) Юрьев День - Княжьем словом повелено, что нынче бродяжничество есть тяжкий грех и преступление пред законом! - Луженая глотка глашатого разносит страшные слова над проулками Трезвона. Из теней выползают оборванные фигуры, стекаются к помосту, откуда надрывается ряженый в синее с золотым и охраняемый парой усатых казаков крикун. Через минуту здесь уже толпа, женский плач и ропот мужиков нарастают с каждым мгновением. - Бесхозяйные крепостные, бездомные, неустроенные нарывом объявляются на лице Пелагеи, стыду предаются и карам всяческим, коим их сочтут удостоить бояре любого класса! - Лечь да помереть нам теперь, а, жопа!? - Вырывается вперед чумазый мужик, потрясая кулаками. Но свист нагайки быстро превращает вопли в вой, и мужик, зажимая кровавое лицо, падает обратно в толпу. Ропот становится тише, но злее. - Но в мудрости своей князь и боярский совет объявляют Юрьев День! Занебесные наши колонии нуждаются в рабочих руках, и сей грамотой удостоверяю, что каждый, в космопорт Трезвона явившийся и устно изъявивший волю в честь Юрьева дня сменить барина своего на занебесного, от всех висящих над челом его преступлений, в том же числе и бродяжничества, избавлен будет самим князем Федором! Явившимся в порт крепостным так же будет положена недельная пайка на каждого человека семьи, яко же ребенка малого и жену! Каждый муж получит водки чарку и пачку курительной крошки, а малое дитя до семи лет пряник из сахар-травы! Семью каждую по прибытии на младшие планеты - сестрицы нашей Пелагеи - ждать будет просторная темная изба, десять соток жирной земли и весь нужный инструмент! ... - Чегой-то они радуются? - Щурит глаза на улицу Шумской, боярин в третьем поколении. Бороду чешет задумчиво. На улице же народ в воздух шапки бросает и качает друг друг на руках. - Дак Юрьев День же. - Смеется Власофф, доливая до краев пенный бокал чего-то крепкого и алкогольного. - Давай еще по одной хлопнем, а? А то ж разбегутся твои все скоро к занебесному барину, уж за бутылкой некому будет сбегать к Мироффским. - Даст Бог разбегутся. В печенках уж сидят, рвань вонючая. Ну, будем! 6) Примасу Капитула Чистых на Апполо. Мозг человека свят, брат. Возрождения машинной скверны нельзя допустить, брат. Стань моими глазами, скажи, откуда Инверзвеннон собирается принести тьму. Баранак? Сиомия? Укажи мне цель, и будь уверен, экспедиция святотатцев встретит скорый конец. 7) Черному Морону.Еще какой деловой. Необходимое ты можешь забрать с Пелагеи хоть завтра. Дивиденты... Меня интересуют, но не настолько, чтобы я сейчас за них торговался. Совсем меня не интересует исход свары за Эльдорадо. Разве что, я бы не хотел, чтобы оно досталось Торну - но это неважно, на самом деле. У меня будет к тебе другая просьба. Твои люди знают безопасный путь к Пелагее, а это сейчас будет дорогим товаром, чувствуется мне. Скажу вот что - продавай его смело любому, и ломи цену, как тебе будет угодно. Но условие за мою услугу со снаряжением такое - держи меня в курсе. Кто, когда, и каким образом собирается с твоей помощью проникнуть в мой сектор. Кто подбивает клинья насчет этого. Будь то мелкий челнок или флот крейсеров - всегда. А еще будь готов выполнить их заказ, но с небольшими... Корректировками от меня. Думаю, ты понимаешь, о чем я. И понимаешь, какова будет моя благодарность, если будешь честно выполнять этот договор. Ах, вот о чем забыл. Раз ты решил плотно взяться за Эльдорадо, то не мог бы умерить свои аппетиты на маршруте Пелагея-Эдем? Желательно, до ноля. Я на этом теряю солидные деньги, которыми мог бы войти в долю с тобой - за безопасность маршрута. Да и у твоих соколов наверняка есть и другие рыбные места. 8) Самая большая играСтарший мастер-мейшех - почетнейший гость, на Пелагее чуть не равный князю, а вне ее стоящий куда выше. Старший мастер Исааки Исмаил - того пуще. Потому, несмотря на всю напускную расслабленность, Федор был напряжен, как струна, и внимал каждому тихому слову. Потому это "Федор, ты меня не слушаешь" было лишним, и оба собеседника это знали. Темнота - роскошь на Пелагее, где подземное строительство затруднено, а солнца светят круглые сутки. Потому богачи купаются в ней, и самые богатые среди них - князья. Темны, словно пещеры, самые роскошные из поместий, лишь свечи освещают их золоченые стены. Купленным глазам она не препятствие, зато твердо показывает богатство и статус. Нигде не было так темно, как в подземной части замка Розенкрофф. - Твой план восхищает, мастер. - Федор отставляет бокал пряного кваса и откидывается в урчащем песьем кресле. - Восхищает кажущейся простотой и всамделишней силой. Его определенно можно воплотить, и момент действительно выбран с филигранной точностью. Словно уловив напряженную работу мысли владельца, кресло потянулось мохнатыми лапами и принялось разминать виски лежащего в нем князя. Отличное изделие, прекрасное качество работы. На Пелагее так не делают. - Алеф отправится в Аббатство, как только получит мой небольшой подарок. Там он примется за работу немедля и невзирая ни на что. Секретное место, - Здесь Федор позволил себе тонкую улыбку. - Я уже придумал. Сложно придумать более подходящее и в то же время неочевидное место для преподобной матери, чем бордель, как считаешь? В ближайшее время я планирую с вашей помощью возвести самый роскошный из них. Кстати. Для такого великого дела не позволят ли мне мастера сделать гхолу Алефа...Сейчас? Понимаю, что в плане денег вам это не выгодно, но обещаю, что все силы дубля употреблю на ту же славную цель. Розенкрофф взял паузу, надеясь услышать слово похвалы за изворотливость мысли. Дорогие гости ценят это качество. - Но, как и всегда, есть насущная проблема. Знаки и слухи складываются в удручающую картину. Клич о битве за звание Великого Дома не только открывает возможности, но будит спавшие прежде опасности. Отставив бокал, князь вздохнул и продолжил: - Пес Ландсраада, дом Торн, обладает самым могучим флотом среди Десяти Сестер. Но далеко не самым обильным богатством. Что сдерживало его от открытого грабежа соседей ранее - так это призрачные законы Ландсраада. Сейчас, к моему неожиданному горю, этот сдерживающий фактор исчезнет. Думаю, ты догадываешься, незаконное канли против кого из Сестер с наибольшей вероятностью безропотно примет совет благородных чужеземцев. Против Пелагеи. - Я уверен, что в ближайшее время мне придется бороться с самой большой силой на Великом Пути. И ты знаешь, как это может повлиять на нашу великую цель. Дом Розенкрофф может не увидеть нового-старого Императора. Хуже того - он может не суметь сделать свой решающий вклад в это дело. Одной рукой я буду работать над похищением Матери, а второй вынужден буду отбиваться от огромного флота и могучей армии. Здесь мне понадобится ваша помощь. - Я хочу знать как можно больше о доме Торн. Хочу знать направление его удара. Хочу тенью стоять за каждым их воином, идущим на меня с оружием и без. Ваши уши, глаза и руки есть везде. Дай мне часть этой вездесущей силы, чтобы употребить против моего грядущего злейшего врага - и тогда успех будет с нами. В противном случае я не уверен, что смогу победить все невзгоды, выпавшие на долю Пелагеи и дома моего. 9) Письмо ИмператоруСвятится имя твое, величайший из Императоров-Падишахов Эльруд! Пишет тебе Федор Розенкрофф, глава скромного своего дома, одного из находящихся на Великом Пути Десяти Сестер. Пишет с дурными вестями и надеждой на справедливое вмешательство. Надеюсь, известно тебе о доме Торн, злонравном моем соседе, цепном псе Ландсраада и образчике дворянского своеволия. В страхе доселе держал он весь сектор своей злой громадной силищей, а теперь силища эта грозится вырваться наружу, метнувшись за манящей костью, коей являются привилегии Великого Дома. К скорби своей скажу, что все шансы на его стороне, ибо некому здесь меряться силами с ним. Злейшим врагом считаю его я, и смело выступит дом Розенкрофф навстречу угрозе, ибо нет хуже участи, чем оказаться под пятой сборища, именуемого Ландсраад. Но не выстою я один в этой схватке, а потому прошу заступничества у Бога и у тебя. В самое ближайшее время я жду объявления канли от дома Торн. Понукаемый Ландсраадом, он найдет надуманный повод, а покровители его с радостью закроют глаза на нарушение собственных правил. Захвативши Пелагею, неостановимы будут проклятые прихвостни дворянского сброда. Мне ли рассказывать тебе, как чтить будут твою власть на Великом Пути, коли такое произойдет? Не допусти, батюшка! Помощи просим от всего сердца, и сами жизни готовы положить, чтобы не произошло страшного. Что делать скажи, чтобы торново отродье не воцарилось здесь? Несилен дом мой ни воинством, ни флотом - только знаниями. Любыми из них поделимся мы без остатка. Что хочешь знать о доме зловредном - узнаешь. Повод дать, чтобы мог ты презрение свое обрушить на них так, чтоб никто поперек слова не сказал - дадим повод. Коли чаяния мои хоть на йоту с твоими совпадают - не побрезгуй ответить слуге своему верному, не дай Сестрам во тьму своеволия уйти из-под твоего справедливой руки. 10) Письмо ГильдииВ котором Федор сухи и по-деловому просит стандартный гильдейский кредит со стандартной процентной ставкой и рассрочкой.
|