Почуял свежий воздух. Лапы сами понесли наружу. Навстречу запахам, гуляющему ветру, навстречу жизни. И смерти. Ее здесь вдоволь.
Выбравшись, он сразу засеменил перед двуногими. Перед стаей. Сейчас они - его единственная стая, а он ведет, обыскивает, ищет, ищет, ищет. На согнутых лапах крест-накрест лавирует между уродливыми кучами арматуры. Бегло, быстро. С одной стороны в другую. Весь внимание. Почуять смерть. Предупредить. Замереть. Броситься со всей яростью, загрызть мерзость, загрызть насмерть. Слюна сама потекла, язык высунулся. Нет сейчас, рано.
Запах.
Как мало ценят его двуногие, раз втягивают сизый дым себе в ноздри. Это как ослепить себя разом, даже не отпрянув. Для него, сколько себя помнил, чутье было главным в жизни. По нему он определял все - предметы, их происхождение, стаю, следы, врагов и друзей. Обоняние сливалось для него в единую тысячегранную картину, постоянно изменчивую, с прошлым и будущим. Он в каждый момент знал себя вчерашнего и сегодняшнего - время в сознании текло по-своему. Вот здесь вчера пробегала мышь. С кривыми лапками и когтями с его клыки. Выскочила из твердой земляной корки и юркнула в трубу ржавую у дома, где они сейчас шли. А вот здесь топали двуногие из стаи пару дней назад. В ту сторону. Грузно так, вон следы размашистые какие. Нет их больше. Но это сейчас нет, а два назад были. Это для всех так, а для него они и сейчас есть. Пускай и два дня, так вот же они, все еще живые. Переметнулся к мусорной куче. Камни, кирпичи битые, проволока... букашка! Жирная какая, под фанерку трухлявую забилась. Ну-ка. Отпрянул. Смерть. Здесь она. И тут, и там. Мерзость. Сдержался, чтобы не зарычать. Остановился, сел медленно. Уши прижал. Весь подобрался. Волнение перед рывком. Перед яростным натиском. Слюна снова пошла. Ждать. Прислушаться. Принюхаться. Ждать. Ждать. Ждать.