Алые круги перед глазами, кипящая ярость поднимающаяся из глубин его естества. Образ безумной лисицы, хлещущей его по лицу когтями. Он ощутил, как древняя сила, свернутая клубочком до поры начинает медленно поднимать голову, потягиваться, расправляя конечности и занимать свое законное место в теле павшего чародея. Лишь остаточный облик вспыхнувшей, словно факел кицуне позволил ему найти в себе силы и запечатать безумие, рвущееся наружу.
Однако мгла безвременья не была спокойной и тихой. Он снова сражался. Сражался с собой, с другими, сжигал их бушующей яростью, рвал челюсти, ломал хребты. Один за одним они падали и умирали вокруг него, пока, наконец, его не убили. Искрящая молния, пронзившая вечность, снова и снова вонзалась в его грудь, оставляя дымящуюся рану. Низвергала с Олимпа, делала слабым и беспомощным. И хохот - безумный, надсадный. Смех победителя, занявшего его место.
Следом пришло пламя свечей, запах лаванды и бадьяна. Нежные прикосновения сильных женских рук, меняющих повязки. Тихий голос, рассказывающий сказки о иных временах. Сказки о драконах и рыцарях, принцессах и чудовищах. Часть этих сказок, похоже, он произносил вслух, но как-то рвано. Образы прошлого накладывались на образы настоящего, смешивая слова, создавая причудливые узоры волшебного бреда.
- Только поцелуй... пробудить от сна... Шана должна... время, прошлое нельзя изменить... мы не можем... навсегда, навсегда уходящие не вернутся вспять... найду, я найду её, отец... пламя и пламя, мы всегда будем едины... во имя спасения... прости, наставница, я так ничего и не понял...
Последняя фраза тихим эхом сорвалась с его губ. Расслышать это можно было лишь наклонившись ближе и вслушавшись. И хотя он постоянно прерывался, рычал или стонал, словно сражаясь с чем-то, определенные фразы складывались в осмысленное послание.
Тем временем, его кожа начала слегка вспучиваться, вены стали алыми, словно по ним потек раскаленный металл. Под грудью, покрытой узором латунных чешуек что-то зашевелилось, словно он дышал очень странно, разными легкими по-очереди. Ногти на пальцах то удлинялись, превращаясь в когти, то снова становились нормальными. Лицо так же странно искажалось, а под веками словно вспыхивал иногда дикий огонь.
Он не казался умирающим, но что-то в нем словно менялось, перестраивалось, оставляя впечатление слегка жуткое, таинственное и мистическое.