Что происходит с человеком, когда лишение жизни он начинает воспринимать как техническую задачу, требующую решения? Как уравнение, где неизвестно только время, а вот переменные не изменятся никогда? Казалось бы, не нужно вглядываться, чтобы понять: грань между чудовищем и профессионалом тоньше, чем стальные волоски в шевелюре Арсения. Заметь её, задумайся, держи! Промедлишь, и она сгинет быстрее, чем ветер срывает пыль с крыши дилижанса. Но не каждый вовремя способен остановиться и спросить себя, что делают его руки. Зная об этом, апостол Лука, оставивший в мирской жизни стезю врача, умолял Отца забыть грехи убийц. Устами Христа он кричал: «Прости им, ибо не ведают, что творят».
Ким Морозов занёс прямой армейский нож. Чёрные волосы закрыли его лицо. Лишь глаза, глаза безмерно глубокой синевы блеснули в темноте. Осмелился бы апостол молить о прощении за грехи такого человека?
Это не Достоевский, не Александр Грибоедов. Это страшнее и проще. Страшнее не потому, что случайный убийца и хладнокровный Каин совершают нечто отличное один от другого. Страшнее потому, что Ким воспринимал происходящее как свою работу.
«Дай мне пару минут», — сказал он.
Почистить ботинки.
Прочитать письмо.
Прервать жизнь.
Кем он был сам для себя? Не судия и не палач. Не терзаемый раскольник, не мучимый грешник. Солдат. Профессионал. Наёмный убийца из страшных сказок, который делал то, что должен был сделать. Страшнее всего прочего то, что убийство для таких людей — не первородный акт греха, а эволюционный ответ особи, вынужденной сражаться, чтобы жить. Естественное течение жизни.
Ким выбрал шею как наилучшее решение. Пока Сеня, оскальзываясь в грязи, мчался под дождём к освещённому крыльцу, Морозов в тёмной кухне производил финальный расчёт. Чтобы мгновенно убить ударом в шею, требуется нанести удар в одно из двух уязвимых мест. Это или позвоночные артерии, или каротидный синус, известный также как артерия сонная. Для поражения первых требуется нанести тычковый удар под ухо оппонента, когда речь идёт о человеке. Видимо, в случае гоблина пришлось бы бить куда-то под основание колпака. Однако для такого удара удобнее использовать короткий треугольный клинок, поскольку для удара длинным штыком траектория становится неудобной: приходится бить едва ли не параллельно собственному телу. К тому же, велик риск задеть кость нижней челюсти или нижнюю же грань черепной коробки, под которой две позвоночных артерии соединяются в широкий базилярный канал.
Следовательно, намного проще достать сонную. Она шире и доступнее, когда используешь лезвие в почти десять дюймов длиной. К тому же, легче сделать поправку на анатомию гомункула, слепленного ведьмой из чего-то весьма отвратительного. Если бы под жёсткой шкурой оказалась какая-то другая конфигурация круга кровообращения, Морозов бы просто повёл нож к себе, вспоров глотку от уха до уха. Как в корсиканских пьесах.
Расчёт был окончен. Задача нашла решение. Чего же более?
Ким без паузы, без театральных гримас ударил гоблина в шею, глубоко вогнав нож, а левой рукой придержал алебарду. Спящий монстр дёрнулся и всхрапнул. Он силился завизжать, не ради тревоги, а просто от ужасной боли, но не мог. Ким терпеливо ждал, слушая мраморный шум дождя за окнами, а его несчастная жертва вздрагивала ещё три долгих секунды. Что-то тёплое коснулось его пальцев, и Морозов отнял руку, органичным движением вытерев штык о плечо гоблинской хламиды.
Как тень он прошёл через столовую, ступая в квадраты призрачного света на полу. Они дрожали в такт крупным каплям, бегущим по стёклам, и казалось, что искусно сшитые гобелены плачут, провожая взглядами Чучело в чёрном плаще.
В зареве молнии Ким с внутренней дрожью увидел, что скрывала темнота. На длинном столе, словно в издевательство помещённая на несколько разбитых подносов из китайского фарфора, высилась огромная жареная свинья, изрезанная и искусанная во всех местах. Вместо яблока во рту несчастного животного лежал треснувший стеклянный шарик вроде того, которым пользовался сам Ким, чтобы найти Очаг.
Поверх лазурной штукатурки над столом тянулась размашистая надпись углём, пересекая рамы картин и декоративные капители из белой лепнины: «ВОЛКИ ВСЕГДА УБИВАЛИ СВИНЕЙ». Может быть, апостол Лука и поторопился со своей мольбой.
Под рокот грома Морозов отвёл взгляд и подкрался к выходу в холл, уже залитый рассеянным светом. Он замер на границе света и тени, глядя на аккуратно причёсанный затылок Харитонова. Стоя по ту сторону входных дверей, Чучело полной грудью вдыхал запахи хвои и осеннего леса, неведомо как пробравшиеся сюда. Среди опутавших залу деревьев скрипела мелодия старинной баллады, а голос Харитонова звучал куда отчётливее. Слышал его и Арсений снаружи:
— Нет смерти… м-м-м-м… нет боли, м-м-м-м…