Лишь мгновение царила тишина, вызванная к жизни отчаянным криком Сени. Продолжая двигаться, Ким разбил её, как случайный шаг ломает продуманную композицию в театре восковых фигур. Харитонов спустил курок, и четвёртая секунда повисла над площадью, пожирая неторопливо ныряющие в воду обломки моста и ловя в облаках дыхание, срывавшееся с губ Морозова едва заметным паром...
Жёлто-белое пламя медленно расцвело на конце шестидюймового ствола из литой тигельной стали, а джутовые канаты за спиной Арсения лопались, бесшумно взрываясь фейерверками лохматых нитей — перила моста теряли целостность, скользя вслед за досками. Болезненный свет залил площадь, распространяясь из руки Харитонова подобно древнему болотному огню. Он высветил печатные строки плакатов на круглой тумбе, отвороты пальто и силуэты людей, брошенные туда и сюда так, как руки Фарфорового Фаэ раскидывали фигурки на доске. Кем они были? Цвет выстрелов казался Сене оранжевым, когда въедался в сетчатки глаз — но ни Харитонов, ни Чучело с чёрными волосами не казались жадными. В некотором смысли они привыкли отдавать ровно столько же, сколько готовились взять. Вот фиолетовый цвет был жестоким. И бурая кровь расплывалась по плечу Алины, раскрашивая ткань пальто в цвет пролитого вина или клюквенного морса. Фиолетовый?
Палец Кима вдавил спусковую скобу, отчётливо различая её жёсткий и холодный металлический край. Пятая секунда. Пополз назад затвор «Маузера», выплёвывая стреляную гильзу, а дымные росчерки пуль расшили ночь перекрещивающимися нитями. Морозов всё ещё завершал разворот, окружённый поднятой пылью, а Харитонов медленно наклонялся прочь, стараясь уйти от неминуемого выстрела.
Тимофеич гулко цокал в далёком фабричном подвале, где руки Некрасова остановились над разбитой шарманкой.
На шестой удар сердца пуля Чучела выбила фонтан штукатурки в жалком дюйме от шеи Харитонова, а ответный выстрел убийцы смешал фиолетовый и оранжевый в глазах Сени. Защищая Алину, юноша знал, что подобное может случиться. Будь он человеком, всё внутри давно перевернулось бы от скручивающего живот страха; но тогда Манекен не успел обдумать, что именно он творит.
Оказалось, что поначалу даже не больно. Просто в груди что-то сломалось, а затем треснуло. Потом боль потекла ручейками по левому лёгкому, а мост почему-то оказался уже не горизонтальным, а вертикальным. Кажется, никто не отменял Арсению право на ноги, но мальчик не чувствовал их. Ватно-воздушная лёгкость расплывалась в голове, подстёгнутая химическим действием амин-этиловых соединений, а боль с треском пробуждалась в простреленном лёгком.
Сеня видел, как стреляет Ким. Как первая пуля не находит убийцу в чёрном плаще, зато находят вторая и третья. Ким бил почти в упор, и выстрелы «Маузера» проделывали в пальто Харитонова дыры, рассыпавшиеся ворохами осенних листьев.
«Что за...»
Морозов отступил на шаг, пытаясь разглядеть Харитонова сквозь густую завесу дыма. Привалившись к стене, тот стоял, неотрывно глядя на упавшего рядом с Алиной юношу, а c фески и туфель срывались всё новые и новые листья, рассеивая его фигуру на осеннем ветру. Полуопустив дымящийся пистолет, Чучело видел, как человек с чугунными глазами исчезает, словно ночной фантом. В последний миг Харитонов взглянул Киму в лицо, и Подменыш с трудом разобрал шёпот, который почти терялся в шелесте листьев:
— Храбрый юноша... верно, солдат?