Может ли быть так, что каждое утро товарищи, граждане, судари и им сочувствующие выходят из квартир, придерживая коленом дверь, наматывают замок на ключ и спешат по своим товарищеским делам? Они проходят мимо мутных окон, щурясь на поздний рассвет. Скручивают дешёвые папиросы с хриплым, едким табаком или выбивают «Приму» из коробков с рекламой спортивного лото. Могут ли они поверить, что пока они спят, ворочаясь на полосатых матрасах, человек с «Маузером» неподвижно стоит на одном колене, опустив локоть на давно знакомый им подоконник? Представить это почти невозможно. Столкнувшись с подобным, товарищи и граждане решили бы, что всё происходит с кем-то другим. Только не с ними. Только не в их подъезде.
Ким Морозов знал, что всё — чем бы оно ни было — всегда происходит именно с тобой. Именно в твоём подъезде. Именно ты действуешь, именно тебе предстоит отвечать.
Может ли быть столь жестока душа ведьмы? Может ли зло, порождённое осенней Грёзой, жить над мглою сырых каналов, в погребальной торжественности гранитных площадей, в фантомном блеске проспектов и громе салютов над древней рекой? Может ли быть так, что мужчина с британским револьвером шагает сквозь ночь, а чугунные глаза его неподвижны словно грядущее в словах оракула?
Человек по фамилии Харитонов знал свой Контракт. Он шагал быстро, отмеряя брусчатку подбитыми гвоздём каблуками, и руки в кожаных перчатках грелись в глубине карманов пальто, не находя тепла. Осень шла с ним рука об руку. Увядание и покой. Тьма и холод. Судьба, которую Ведьма наслалала на Город. И в этот вечер Харитонов стал вексиларием её судьбы.
А Сеня бежал, торопливо перескакивая через лужи и стараясь не споткнуться в темноте. Алина, наверное, шла медленно — однако надежда догнать её таяла с каждым мгновением. Сворачивая во всё новые переулки, сверху напоминавшие рисунок хироманта, узревшего злокачественную опухоль, Манекен всё ждал, что увидит бежевое пальто в лунном свете. Однако хибары и бараки тянулись своим чередом, ведя его всё ближе к Валентинову мосту: неширокому, едва телега проедет, деревянному сооружению через Гнилой проток.
На мосту-то Арсений и увидел Алину, торопливо шагавшую в сторону «Карамельных уст». К своему ужасу, увидел мальчик и то, как из темноты под старым забором выныривает знакомая ему жабья тварь, одним прыжком оказываясь на перилах моста. Засада! Гигантскими прыжками она помчалась вслед за Алиной. А девочка даже не оборачивалась, понуро опустив голову в плечи. По-видимому, пожелание «делать, что хочет» она восприняла как-то неправильно. Не совсем так, как его восприняли бы механические часы или кастрюля-скороварка.
Ким вскинулся у подоконника. Посреди Испанской улицы, где-то шагах в полусотне от борделя, стоял высокий и худой человек. Он вынырнул неизвестно откуда — должно быть, просто перестал сливаться с темнотой из-за длиннополого пальто. Его дополняла турецкая феска, сдвинутая набок в залихватском приветствии дуэлянта. Обострившийся взгляд Чучела метнулся к его рукам. Так и было! В тусклых отблесках луны Морозов увидел, что в опущенной правой руке Харитонова тускло блестит что-то металлическое.
«Выстрелит ей в спину...»
Ким оглянулся на мост, увидев торопливо шагающую фигурку. С такого расстояния он не мог разглядеть деталей, но светлое пальто подсказывало ему, что по мосту идёт девушка. Когда она достигла его середины, какое-то движение родилось на правом берегу. Щуря глаза, Морозов увидел то же, что видел Сеня: гротескную жабу на суставчатых ногах, огромными прыжками покрывающую ярд за ярдом... Почти таких же Ким убивал в бараке, где умер старик-шарманщик.