Но девочка сама не знала, что ей хотелось. Замерев перед столом, она металась взглядом то к молоточкам и литаврам, то к перфоленте, то к разложенным на досках инструментам. Горящее масло танцевало в плошке под потолком, превращая своды подвала в изнанку тыквы, куда вставили свечу на Вечер всех святых.
Окутанная загадочной полутенью, Алина нерешительно, но отчаянно положила руки на шарманку. Она будто нуждалась в хоть каком-нибудь жесте человеческого отчаяния. Её горе искало выход как запертый в трубах пар. Ши, в дурную шутку называемые Прекраснейшими, известны тягой к эмоциям, из которых пытаются составить хронику собственной жизни. Или, точно как в романе Оруэлла, дать событиям, которые не в состоянии принять, эдакий ярлык. Ведь нет ярлыка — и нет названия, не будет эмоции, которую можно принять; и событие превратится в засасывающую пропасть внутри.
Наверное, шарманка ассоциировалась у Алины с дедушкой, а смерть одного должна была стать похожа на гибель другого.
— Ненавижу... — выдохнула Алина и столкнула деревянный ящик со стола. Брызнули молоточки, зазвенели литавры, а маленький орган рассыпался на трубочки-сигареты. — Ненавижу её!