Толчок со скользкого, коварного обрыва, гнилое болото приняло в свои объятия – так бы описала Шарлотта свои ощущения, когда окончательно осознала, что все это не чья-то злая шутка, не случайность, и не ошибка, и даже не предупредительный «выстрел» судьбы. Все кончено. Надели наручники, как на рецидивиста. Да, так было положено, исключений стражи порядка не делали никому, хотя это был довольно грубый аксессуар для тоненькой нежной ручки и девушка при желании могла бы освободить запястье.
Шарлотта не понимала ничего, шествуя по улице предрассветного города под конвоем. Небо оплакивало ее, пронизывающий морской ветер напрасно пытался осушить эти слезы. Черные зеркала элитных кварталов мрачно смотрели во след, осуждающие своим молчанием. Люди еще мирно спали в своих постелях, но уже скоро об этом будут шептаться…
***
Сначала, в первые дни путешествия над бескрайней водой, казалось, что ожидание убьет ее раньше, чем дирижабль коснется твердыни. Слишком мало комфорта, подозрительные и внушающие опасения личности окружали ее, одаривая плотоядными, недвусмысленными взглядами, да оскалами хищными. Хотелось съехать по кожаной спинке кресла и схорониться между рядов, закрыть глаза и, открыв их в следующий миг, очутиться в другом месте! Голова разрывалась от догадок и версий о том, кто так жестоко смог с ней свести счеты: родственники, отвергнутые женихи? Или та дама, которая на одной из выставок, налакавшись шампанского, решила публично высказать свое негативное впечатления от картин художницы? Шарлотта тогда не сдержала эмоций, и сухо ляпнула той что-то про отсутствие вкуса. А еще припомнилась давнишняя история, в которую ее приплели за компанию: подпольная газетёнка, критикующая власть, редакция которой состояла всего из двух человек. Писателя взяли на месте, а вот художника-карикатуриста найти не смогли. Шарлотта попала под подозрение якобы по доносу, но суд тогда нехотя оправдал девушку, не имея по делу ни одного вменяемого доказательства. Еще тогда ей бы следовало задуматься – а кто и за что решил ее оклеветать? Еще тогда ей следовало уехать, как предлагала тетушка, но Шери наотрез отказалась, наивно посчитав случившееся недоразумением. А теперь то что на судьбу сетовать? Она давала ей шанс, а Шарлотта не замечала его, ослепленная успехом, привороженная яркими огнями столичных вечеринок.
Так можно было сойти с ума! В конечном итоге Шери наотрез отказалась страдать – достала блокнот и угольки, абстрактно выражая все свои переживания на бумаге. Черные рваные линии заполняли практически весь лист, и с первого взгляда можно было ничего не увидеть. Но стоило приглядеться, расположив картинку на вытянутой руке, и восхититься тонкой игрой светотени в замысловатой штриховке, играющей на грани глубокой ночи и тусклого сияния холодных звезд. Здесь, в глубине эскиза, царили мрак и темнота, такие же иссушающе-безнадежные, как в душе у самой художницы. Едва заметная фигурка в центре, подсвеченная всполохом падающей звезды, склонила голову к земле, в скорбящем жесте обхватив ее руками. Существо казалось беззащитным, хрупким, едва ли не раздавленным в тисках черноты. Но если приглядеться внимательнее, то картина менялась, полностью переворачивая первое впечатление. Еще более призрачным силуэтом, практически неразличимым на черном фоне, вырисовывался пожалуй главный герой композиции: ангел-хранитель, нависший над сломленным созданием, будто бы купол. Бескрылый ангел в просторных одеждах обнимал свое дитя так тепло и самозабвенно, как обнимают только матери свое горюющее чадо. Шарлотта, забыв на мгновение обо всем на свете, засмотрелась на черный лист, и легонечко вздрогнула, явственно ощутив теплое прикосновение к шее. Приятный морок, растаявший в ту же секунду, стоило ей моргнуть. От сердца распространялось тепло, согревая застывшее тело и мысли. С этим изображением в руках Шарлотта впервые за много дней заснула спокойно.
Очнулась девчонка спустя много часов, когда разносили еду. Впервые здесь, на борту, она ела с большим аппетитом, решив, что силы ей еще пригодятся! Так очередные сутки пролетели куда более стремительно, чем предыдущие. За день Шери умудрилась нарисовать несколько портретов, преображая свои страхи, придавая им более приятную форму. Разумеется она изобразила ту пробирающую до мурашек троицу заключенных, что всю дорогу сверлили ее со всех сторон. Лысый и пронырливый с виду шарлатан на бумаге выглядел обаятельным кавалером из высшего общества, стоило лишь его «причесать» и чуточку облагородить самые яркие его черты, верно расставив акценты. Угрюмый тип, смахивающий на кровожадного мясника, стал похожим на сварливого дедушку, когда шрамы, уродовавшие лицо мужчины, превратились в самые обыкновенные морщины. Со здоровяком было сложнее… Обрисовать как-то менее мрачно пустующую глазницу Шарлотта догадалась не сразу. Но в итоге вышел харизматичный пират, с бросающим вызов прищуром и лукавой улыбкой, в шляпе и с дымящейся трубкой в зубах.
Казалось – страхи побеждены, да и дорога подошла к концу. Но не успела Шери с долей облегчения вздохнуть, в поле зрения вновь очутился недавний пират, красноречивее всяких слов, одним лишь глазом и мимикой выразив все, о чем думал. Шарлотта почувствовала, как резко начала покрывать холодным потом ее спина. Взгляд одноглазого резко осадил, буквально расплющил девчонку, ставшую серой от переживаний за свое будущее. Она не смогла выдержать этот взгляд, и сразу же спрятала свои большие от страха глаза, вперившись в пол.
На выход Шери поплелась последней, когда конвоир уже навострился ее, засидевшуюся, выгонять. Она взглянула на него умоляюще и не смогла проронить ни слова – беспристрастные глаза мужчины четко дали понять, что любые слова попросту ничего не изменят. Шарлотта кивнула, будто бы согласившись, подобрала свои вещи и, как бы душа не сопротивлялась тому, сошла на землю.