Просмотр сообщения в игре «Ласковая осень - помни обо мне!»

DungeonMaster Лисса
24.10.2017 12:02
Прочь – это либо глубже в траву, либо круто вверх. Увы. Сопротивляться погибельному сну получалось далеко не у всех: Макс, например, почувствовал прилив свежих сил, едва только позволил завладеть Чернышу своим телом. Ну как, телом – внешне-то ты еще оставался обычным парнем, такой блондинистый задорный весельчак с привкусом черноты, как запретный дымок никотиновой сигареты. А внутри с хрустом потягивался Черныш, приспосабливаясь к твоему мальчишескому облику. Приспосабливаясь и распространяясь в человечьем теле.
Оно обрушилось как-то сразу.
Хлюпающая грязь под ногами, земляной её вещественный дух такой плотный и интригующий. Новые запахи, чувства, эмоции навалились на восприятие – даже у неба в вышине, у этого холодного отрезка звонко-голубой материи, как оказалось, имелся свой особенный вкус. Нечто вроде стального листа, который почему-то хочется лизнуть.
То ли тебе желалось, то ли твоему монстру…
Горький гнилой камыш пах смертью, он пах чужими надеждами, желанием побега и жирным камышовым удовольствием – губить! Губить такие вот устремления. Пожирать неторопливо и расти ввысь, чтобы однажды, распространившись бесконечным шуршащим морем желтого цвета, пожрать и город и горизонт.
У камыша тоже имелась своя аура – дремотная да коричневая как болотная вода, застоявшаяся аура погибельного места.
Впрочем, камыш не везде был проклят: имелись и свои добрые места в этой глуши, и открытые прогалины и какие-то заповедные тропы. Лучше всего было возле железной дороги: камыш боялся этого места, опасаясь подходить к старым проржавевшим рельсам слишком близко.
Снова вспоминалось мерзенькое слово «Эччей».
Эччей рядом с насыпью, плохой камыш определенно не дружит с этим самым словечком – Эччей. Даже Черныш внутри сник, испуганно заморгав всеми четырьмя глазами – споро превращаясь из шикарной зверюги в поскуливающего щенка. «Эччей. Не хочу.»
А потом Зверюген радостно заурчал в твоём теле – кажется, даже зубы у тебя заострились, Максим, превращаясь в остренькие клыки и уши сами-собой чуть дернулись, как это случается у собак. Стало немного больно в костях…
Рот наполнился тягучей удовольственной слюной – еще человечьей, вполне себе обычной слюной – но душа Черныша в ней тоже присутствовала, этот самый Зверюга вдруг страшно возбудился, едва ли не бросая тебя вверх одним мощным рывком. Вместо того чтобы оставаться здесь и защищать. Такая вот шарманка, вот так он её завел:
«Да к демонам их в глотку чёртовых людей! Макс. Запах, запах, запах, оооо какой славный запах, прекрасный Макс!» Ты уловил жирный дух похлебки стекающий на эту гиблую поляну откуда-то сверху, такой приятный невыносимо вкусный дух.
Кто-то там кашеварил себе на горе, с которой вы так неловко скатились вниз: Кто-то варил хорошую еду, издавая странные, будоражащие нервы звуки…

Бабуся, между тем, неторопливо выплыла на поляну: такая себе прямая как струна женщина, облаченная в пышное платье черного цвета. Почему-то казалось, что это именно бабка, а не просто какая изысканная дама. Она. Эта Черная Леди. Старательно держалась в тени кружевного зонтика – забавного такого предмета с ручкой в виде драконьей головы.
Взбодрившийся, сумевший изгнать сон из костей Афоня совершенно точно не видел ее лицо – тени скользили по антрацитовой черноте красивого платья, а бабуся пела нараспев, протягивая к вам тонкие свои белые пальцы. Такие себе шевелящиеся, будто бы сами собой:
- Кан, канн молодые? Канн. За мной! Её надо сломать, её надо сокрушить… Канн, канн. Объясню-ю-ю-ю. Покашшу.
Старушка заинтересовалась шоколадом, пытливо поглядев на Дини. Зашипела змеей, нарушая свою же собственную колыбельную песню:
- Шшшш, Колокольчик. Шшшш! Её надо сломать. Ее надо сокрушить. Ишшохор. Час духов. Сегодня вы обречены её сломать! Я покажу, я научу как.

Хотела уж ближе подойти певучая баба, как Афоня с силой дернул назад. Нужно уходить, это верно Афанасий! Либо, споро припустить вглубь болот – тех самых болотищ мокристых, в которых растворился бесследоно Буран. Либо лезть наверх, чтобы выбраться из этого липкого дерьма, с его прожорливым камышом и со всякими там чумными пенсионерками.
С каждым шагом прочь становилось немного легче, поганищная муть всё еще кружила голову, но она отступала – чем дальше от бабки, от этого заклятого камыша. Тем легче дышиться в груди. Угу.
- Ребята. Млады. Мои молодцы. Хорошие. Ребятня, - механически повторяла, добрая Ба. - Канн! Канн за мной! – нежно ворковала, продолжая шевелить пальцами. – Идите, я всё объясню.

А пальцы её белоснежные выделывали кренделя, шевелились, нашептывали какую-то муть: то ли вас пытаясь зачаровать, то ли призывая на помощь кого посильнее… Кажется, Черной Леди не нравилась песенка Дины.
- Молчание золото, я всё объясню. Канну!
Динни вдруг обмякла в руках Афони. Вот только что казалось протягивала бабане шоколадку, а вот уж безволием налилась отяжелевшая рука девчушки… Нет. Она еще слишком слаба чтобы приказывать своей крови: необходимо поесть, отдохнуть, набраться свежих сил – аура девочки посинела, а потом вылиняла в блеклое какое-то, бесконечно унылое серебро.
Вдруг стало приметно, что бабуся вдыхает эту ауру, улавливает ее своим певучим ртом.
Как от нее не беги, как ни спасайся … Она всегда вас найдет, она видит этот след. Видит и слизывает своим языком.
А потом мыслей у Динни уже не стало, восхитительная, добрая какая-то чернота придавила тело.
Остался только Макс и Черныш, безобразным образом рвущийся к жратве зверюген, вместо того чтобы честно защищать своих. Остался крепкий Афоня с тяжелым безвольным телом Динь, мягко завалившимся в траву.
Нужно было уходить. Или оставаться с бабкой. Идти следом за ней или как-то заставить ее уйти – фигура дрожала под зонтом продолжая шевелить руками. Петь своё надоедливое.
- Кан, канн, канну…
Макс. Черныш хочет всех кинуть и сбежать пожрать. Нужно как-то зпотивировать Зверюгена, или на след. ход он унесет тебя к жратве.

Динни. Обморок на один ход. Можно описывать мысли и чувства, но тело пока без сознания.

Афоня. Два выхода отсюда: вглубь болот или наверх в гору, в ту самую гору, с которой вам пришлось скатиться.