Это было нечистое, гиблое и плохое место, обманывающее людей да вытягивающее силы по живому. Такое прохладное болезненное место, весело шуршащее себе недоброй травой.
Силы уходили. Таяли с каждой секундой, с каждым ударом сердца их оставалось все меньше в теле. Вот полыхнул алым Афоня, оттаскивая Макса прочь – это было непривычно трудно, жутко трудно, гораздо тяжелее, чем в обычном мире-то! Напряженной зеленью закипела аура. Капля солоноватого пота поползла по лбу Афоньки, раскаленная такая и пощипывающая кислотой капелька: показалось пареньку, будто заболел даже, будто навалилась ангина или грипп проклятый – застучали зубы, лихорадка гниловатая вгрызлась в тело, совсем недавно еще здоровое тело, ещё энергичное умное мальчишеское тело. А сейчас размокшее тело, раскисшее будто тесто, которое выдержали в тепле слишком долго.
Тьфу ты!
Закипела чернотой аура Максима - той самой чернотой, которую с трудом пытался обуздать парень. И казалось, даже зубы заострились у подростка, даже в глазах у него помутилось от ярости первобытной; зашептала кровь в ушах – зверь, зверь, зверь, опасность, Зверь!
Зверем нареченный в глазах Диньки. Злобный и мерзкий монстр, или умный и дерзкий, как поглядеть? Зверь знал секретные пути, дорожки. Напитываясь Максовой чернотой, прорастал в его сердце путанными корешками.
Монстр выведет, между прочим! Монстр защитит от лиходейского этого места. Он вынослив, он терпелив, он хочет завладеть телом Макса. Только яростен ещё и злобен дюже этот новорожденный перевёртыш. Равный контракт предлагает же: «ты мне своё тело, время от времени – я тебе ярость свою и защиту. Я не обману. Ты – это ты. Я только тело дам, зубы крепкие дам, лапы выносливые дам. Чутьё дам. А оно пригодится, Макс, здесь пригодится! Эээ! Не Дома вы, не в своих краях. Здесь нужно востро ухо своё держать, любимый мой Макс. Лютый Макс. Зло-о-о-ой Макс. Восхитительно горький, Ма-а-акс. Хе-хе-хе.»
Оххх. Зверюга. Почудилось красавцу блондинистому, будто услышал он дальний вскрик: такой себе грустный плач оборвавшийся слишком быстро, хлестко даже, чтобы это естественным выглядело. А-а-ам! И не рыдает больше никто в этой поганой траве. Видать, своя охота идёт. А Буран, дворняга простодушная, Вихрь этот зимний ведь туда побежал. Дуралей.
Там охота. И здесь – охота.
Кусочек кости из под земли виднеется. Видит Динни этот осколок – старинный такой костяк, местами обветренный да искрошившийся, местами острый и злой. Уходит в землю здоровенный костяк – а здесь так только, вершина айсберга. Малюсенький кусосек какого-то неизвестного левиафана, о него и ободрала свой лоб девочка, заполучив болючую, но в общем-то не опасную ссадину. Хотя… если не обеззаразить, кто знает…
Кровь к сожалению не принесла шоколада, пожалуй, это было для нее сложно и сейчас невыполнимо. Она бы вот опутать ноги Максиму могла, или крапивой паренька стегануть.
Слаба пока что. Вспыхнул узор красивым алым цветом, заискрившись, рассыпаясь огоньками чародейскими: накатила на тебя муть, Динночка. Такая себе муть мерзопакостная, слабость и ощущение, будто под кожей зашевелились мураши. Забегали. Зашевелили маленькими лапками…
Крохотный кусочек белой шоколадки возник на земле. На вид, вполне обычная такая плитка, но съедобна ли? Вот это неизвестно уже, да и жутко, если представить что это из крови твоей появилось.
Бррр же!
А может и не жутко, это же магия. Кровяной узор исчез совсем, будешь ли снова пытаться, Динь? Приугас узор, растворился в земле, кажется, но ведь всегда можно начать заново.
Шуршит трава, меж тем, какие-то хищники в ней бродят, охотятся своими тёмными охотами. Дремотный гул очарованного камыша сон на вас навевает, сладкий такой, приятный такой в это теплое утро: небо высокое да синее, болючее своей красотой, восторженное этой осенью. Захлебывающееся ею!
…Листики летают, порхают золотыми пташками. Земля дышит плесневелой теплотой. День такой звонкий, такой чистый как умытое стекло!
А может ну их нафиг, эти приключения, а? Вот лечь бы на спинку, зевнуть сладко и заснуть. Засну-у-уть же приятненько! А то шуруй вперёд сквозь камыш, или назад в Город отступай – карабкайся в ту самую гору, с которой скатились совсем недавно вы.
Вот бабушка какая-то в траве стоит чуть поодаль, улыбается тепло, зонтиком черным прикрываясь от света: - Иш-ш-шохор ребята. Вздремни-и-ите…
И только Саня не хочет спать, потому как далеко она и одна – потому что здесь её тело полупрозрачное, а на реальных болотах, едва ли какая девочка захочет заснуть.
Все-таки, одно дело с крепкой компанией в такую чужедальную глушь соваться, а другое дело, одной шагать. Немедленно вспоминаются городские страшилки, а иногда и вполне реальные газетные факты: девочки пропавшие, мальчики пропавшие… Однажды, здесь какого-то дядьку выловили, при нём груда журналов имелась – все люди в этих журналах без лица. Вымарывал им лица дядька, вырывал пальцами да ногтями; возможно, зубами даже соскребал.
Забрали его в центр, угу. Но страшилки вокруг болота упрямо множились, жили сами по себе. Плодились!
Топь Комариная. Место нездоровое. Ханнэчье старое место. Говорят, раньше здесь кладбище было – потом разровняли его как водится, снесли памятники да засыпали рыжим строительным песком. Но не срослось что-то. Заболотилось место, захирело. Вместо нового комфортного района, одни топи возникли. И гордая Воздвиженка теперь уж призрак самой себя, а взрослые, так и вовсе говорят: отползёт со временем город к южной границе Ирри и север его совсем опустеет. Здесь и сейчас, больше нищета да алкашня разномастная живёт. Обретается потихонечку люмпен-пролетариат.
Угу.
Ворона первым делом мякиш съела, окуная его в лужу и склёвывая хлеб до крошечки, а потом вдруг тебе кивнула, чуть ближе подошла, разглядывая бусиной любопытного глаза.
– Р-руг! – каркнула важно. – Р-руг.
И полетела себе куда-то, то ли «руга» своего звать, то ли еще зачем.
…Дул ветерок, травки терлись друг о друга. Плохо быть одной… Теперь уже Бурана не слышно да и запахов родной компании нет: они в одном мире остались, ты в другом мире, Сань.
И только ворона какую-то надежду дает. Стоит ли её слушать? Она ведь может и совсем улетела. Откуда ей вороне человечий язык-то знать?
Глупо это всё. Возвращайся назад, Сань. Кинули они тебя, бросили.
Каких-то мыслей сонм навалился. Твои ли они?