Среди трав народился тревожный, злой какой-то гул, исполненный коварства да хитрости, когда Макс набросился на Динни. На девочку с окровавленным лбом, набросился-то, барахтающейся себе в стылой луже.
Не кому было защитить Динни, не кому было прийти на помощь. Болотные травы дрожали, наполняясь тягучим гнилым удовольствием и кто-то всё это слышал. Вот здесь Макс был не прав! …И писк, и хруст примятой листвы, и чавкающие какие-то шлепки торжествующих ударов, когда более сильный бил более слабого, всё это было услышано. Легчайший стон... Злой хрип. Барахтанье в воде, вкус охлажденной грязи познавшей тёплую человечью кровь. Холодные камни. Тихие камыши.
ОН пробудился.
Сначала было лёгкое движение заостренного уха, потом вертикальные зрачки наполнились ленивым интересом. Медленно, но верно, лень из этих глаз ушла. Следом вылезли серпообразные когти, с чувственным удовольствием тронув взопревшую землю подушечками лап. Оставляя в ней глубокие, хорошие такие бороздки. Горбатый нос чуток наморщился, а ноздри расширились, впитывая эти будоражащие, интересные запахи и звуки. О какие новые. О, какие же пьянящие да дивные!
«Человек, м-м-м… !?»
…Мягкой тенью он скользнул в траву, приоткрывая пасть, дабы не потерять сладостный и такой редкий в этих краях, чужедальний человечий запах. Чуть подрагивали прижатые к голове уши, а гибкая, осторожная фигура стелилась по земле, набирая темп. Безмолвие. Да легкий шелест, когда скорпионье жало мягко трогало камыши. Тынц-тынц-тынц, он делал это для своего удовольствия, чтобы игра не была слишком простой.
А Макс устал. Каждое движение здесь давалось с трудом, каждое движение казалось мучением: парень взмок, чувствуя себя так, будто бы решил заняться аэробикой под водой. Удалось задать славную трепку Динке! Перепачканная в грязи, измолоченная как следует в дурной луже, осыпанная ударами с желтой охрой листвы, что застряла в волосах, девчонка была как следует наказана. От нее сейчас распространялось странное серебристое сияние, такое же, только бордово-черное, исходило от тебя. Макс.
Словно пепел от костра!
Злой багряный свет распространялся от твоей фигуры, а камыш возбужденно дрожал, протягиваясь к этому гневному дымку. Сладко-сладко. Камышу эта багряность нравилась, он улавливал этот красный свет твоего тела. Накатил голод. Накатила слабость. Словно вспышка адреналина лишила сил. Или во всем были виноваты травы, жадно поглощавшие что-то алое, что уходило от тебя, Макс? Утекало ручьем, кап-кап-кап, словно вода из сломанного крана, капля за каплей…
Серебро обиды травкам видимо не нравилось. Их интересовал гнев, их интересовала злость, возбуждала звериная ярость и отсутствие контроля. Промокшая насквозь Динни заметила свою кровь: вытекая из ссадины на лбу яркими, какими-то очень красными каплями, кровь застыла на земле жарким бисером. Завибрировала, задрожала будто капельки ртути.
Потом она растекалась узором, обратилась загадочной арабской вязью. Кровь-кровь-кровь. Казалось, гнойная земля радовалась этой субстанции, а у тебя вдруг народилось странное чувство – что ты можешь позвать эту кровь, отдать ей приказ. Что-то простое для начала. Чтобы травы угомонились в своих жадных шепотках, или чтобы они угомонили Макса.
Кровь-кровь-кровь. Твоя кровь первой пролилась в этом мире, серебро страданий придало ей странную силу. Ну, или всё это просто бред, эмоции отшлепанного, измусоленного в грязи обиженного тела, и на самом деле ты ни способна ни на что. Динни.
Болотищные вопросы среди трав. И вдруг Буран, настоящий Пёс врывается на поляну! Живой, да хмурый Буран, бросившийся к вам двоим, верный друг.
И новичок компании Афоня, слетевший вниз – как-то плавно слетевший, и вместе с тем очень быстро.
Новый мир, Афоня, новый чудный мир! Опасный мир, это ощущаешь сталкерским, особым своим чутьём. А еще простым человечьим мозгом, вообще-то, понимаешь: когда злишься, от тебя идет черный дым, когда удивляешься – голубой, когда радуешься – вспыхиваешь золотом. Так не должно быть даже на Комариной Топи, но так есть. И эта плавность движений, непривычная усталость после каждого шага – словно бы находитесь в воде, в густой и странной воде все вы. Мальки, попавшие в чужой мутный пруд.
А там где водится рыбёшка маленькая, непременно водятся и щуки. Это закон природы. Хорошо, если вы сейчас на безопасной отмели под защитой, но если нет?...
И всё же трое - это лучше чем один. Хуже всех пришлось Сане, которая едва-едва успела нырнуть в этот радужный туман. Он вдруг не пожелал принимать отставшую девчонку, болота упрямо оставались теми же самыми болотами, сырыми и глинистыми же.
Ну, сошла вниз по предательски крутому склону ты. Чавкающая грязь под ногами, вонь далекого химзавода мешается с запахом прели. Хрустит битое стекло. Полуутопленные шины и какие-то сваи, мотки ржавой проволоки да разбитые шлакоблоки. Царство мусора, обитель нехорошей воды.
И вдруг всё покрывается зыбью. Вытягивается трава.
Ты в чужом мире, каждый шаг вызывает напряжение - все вокруг странное, чужое, необъятное. Не бывает такой высокой травы, Саня! Лениво кружится над твоей головой сухая листва... Удар сердца. Бредешь по грязи в камыше совсем одна – снова в городе, одинокая девочка сунувшаяся в болота. И снова проваливаешься в чужой мир, словно бы наполовину.
В этом мире, где камыш недобро хмурится, ты словно полупрозрачный дух; чужая какая-то, невесомая душа. Слышишь сдержанный лай Бурана, чувствуешь… как ни странно, чувствуешь запахи всей компании. Светит солнце сквозь твою полупрозрачную руку, одевает в золотое крохотные кусочки пыли, танцующие в солнечном луче.
Моргаешь. Снова находишься в обычном мире и совсем одна, разве что ворона докучливая за тобой летит, поглядывая на тебя с интересом. Здесь. Уходишь на топи, там, можешь отыскать ребят, Саня.
Вопрос, надолго ли? Увязла ты между двумя мирами… то здесь, то там.