Хихикнула грязненько фигурка, когда Динни рванулась к ней: - Канну, канну эсья! – разразилась ласковым, но каким-то уж слишком медвяным шепотом, таким уж шепотом, от которого бегут. А джунгли эти хрустящие, эти желтые болезные леса, они сомкнулись над головой Динни, они закрыли бесконечное небо своими шуршащими стеблями, ядовито забормотав:
- Ишшохорья, - будто бы самодовольно, будто бы в припадке травяного гаденького экстаза, зашлись себе в счастливом этом выдохе: – Ишшшхья!
И ушла земля из под ног. И разверзлась пропасть. Тогда небо навалилось, тогда на грудь легла жуткая эта, бесконечная синева, разглядывая тебя отстранено Дина, со своей безучастной, равнодушной к людям высоты.
Такая тяжелая на груди, такая красивая бездна в своем осеннем великолепии застывшая.
…Размазанные перья облаков вдруг привиделись, дымных этих покрывал клочья. И новый мост вдруг стал очень хорошо виден, горячечным видением – вон он, чуть вдалеке, такой достойный и гордый железобетонный монстр! Много лет его неторопливо строили, поднимали вверх. Зря вы туда не пошли… Покатилась ты кувырком Динни, покатилась вниз на поганые болотища, вместо того чтобы поглядеть на город, да на реку Вилку, текущую от озера Гдеж к Утиному Озерцалу.
Миг. Небо тебя обнимает, трогая своей милосердной влагой горячий лоб. Миг. Земля холодит. Джунгли болотищные противно бормочут, но уже без слов. Дзын-дзын-дзынн.
Лежишь где-то Динни, и ощущаешь себя странно живой – будто бы совсем недавно умерла ты, а теперь очнулась: ноги при тебе, руки при тебе, лоб разбит и украшен болючей кровавой ссадиной. А в общем-то цела, девонька. Только вымокла вся и в грязи перепачкалась, так как шмякнулась в лужу, а не абы куда.
Никакого силуэта нет и в помине. Никакого зазывного ласкового шепота. Видишь землю чуть вдалеке – карабкается эта земля куда-то ввысь, а здесь пропасть.
Сверзилась в неё ты.
В травяную бесконечную пропасть слетела кувырком, где только сырость да дурманные пары. А еще листья. Много-много желтых листьев, таких ароматных и очень грустных скитальцев.
Откуда они на болотах, спроси? И обо что ударилась ты лбом, интересно вот...
Следом был Макс: сверзился по счастью не в лужу, а где-то рядом, красивый и очень злой парень приземлился. Прямо с рюкзаком и со всеми вещами, утонул в этом желтом море, последовав за своей дамой. Такой вот романтический герой. Что-то треснуло по голове. На миг отключился и снова здесь, с этим прилипшим видением, как жвачка к волосам.
Во что-то радужное падаешь – целую вечность летишь вниз. Смотрят на тебя какие-то достойные мохнатые твари, что-то говорят, неторопливо попивая травяной напиток из костяной чаши. Ну, из человечьего черепа, кажись. О ханнэках трещат мохначи, о Стене. О её нехорошей Тени и о том, что к могильникам идти нельзя. Там – Эччей.
Когда спрашиваешь, что такое Эччей, они злятся.
Эччей. Эччей! Ну, Эччей же, что непонятного!?
А потом исчезают видения, растворяются как склизкий туман по утру. Ты в траве Макс, рядом Динка в луже валяется и оба вы, метафорическим языком выражаясь, оба вы в отборном дерьме.