- В конечном счете, Михаэль, единственное, что нам остается - время. Мы свободны от смерти, но не от страха перед ней. Человек как существо и сущность, проявляется в смерти, познаёт ее всю жизнь, готовится к ней каждый день, каждый час, ведь это черта, подведенная под всем, что он из себя представляет. В смерти люди находят подлинную жизнь, высшее проявление их коллективного я, собственное же живое бытие порой ненавидят настолько, что не желают оставаться здесь ни секундой дольше необходимого. Древние персы возводили для тел своих погибших целые башни молчания, с одной лишь целью - им была невыносима мысль, что их погибшие братья, сестры, жены, дети, в смерти коснутся земли.
Машина едет быстро, должно быть нарушив скоростной режим уже несколько раз. Шарль не смотрит в окно, всё, что в жизни есть прекрасного, он уже тысячу раз видел на картинах Лувра. Не смотрел он и на Михаэля, чье лицо с легкостью воскрешал перед внутренним взором, обращаясь одновременно к нему и к кому-то незримому...
- Таким образом, всё их естество. Их чувства. Мечты. Счастье. Сама жизнь, основаны на единственном чувстве, что зовется ненавистью. К самим себе, тленным и оттого всегда лишенным подлинного чувства жизни. К окружающим, непрерывно напоминающим смертным об их ничтожестве. Ко всему вечному и прекрасному, ибо ничто так не устрашает, как возможность существования чего-то иного... Чего-то лучшего. Ведь это лишит их последнего, ненависти к самой природе, выражающейся через ее отделение от себя. Человек - центр мира. Вся их вера строится единственно на отрицании того, что все они, от мала до велика - лишь тела, что развиваются около тридцати лет, а после вечно гниют, пока от них не останется даже воспоминаний.
Вампир легко сложил одетые в белые бальные перчатки руки в замок. Даже сидя он ухитрялся двигаться со своеобразной грацией, плавностью, рожденной полным отсутствием спешки - одной из роскошей бессмертия. Древние, внимательные глаза лениво обратились к тонированному стеклу. Сквозь него всё кажется серым. Это прекрасно. Столько оттенков, как некогда в старом синематографе... О, Франция, ты лишена пестроты, биения ярких красок, скорее уместного на мертвых полотнах, чем в жизни, где пульсации напоминали о крови, пробуждая голод или о пламени, рождая застарелый страх. Кажется, они почти приехали. Очень вовремя. Вечность слишком велика, чтобы быть расточительным.
- Когда мы покончим с организационными трудностями, я хочу, чтобы ты опроверг всё, что я только что сказал. Рекомендую воспользоваться Фрейдом с его Эросом - чистой любовью к жизни, но если ты найдешь нечто лучшее, то пожалуй сможешь удивить меня. Только прошу, не надо пресловутого агапе, святые прекрасны как миф, но вспомним же святую Иоанну - смертные склонны делать своих пророков мучениками.
Показался дом. Как всегда вовремя. Господин Кордоби, что же вы делаете в окраинах, на лоне природы? Неужели вас оставил страх перед кровожадными гару? Или быть может вы сумели сделать так, чтобы Вас здесь не потревожили ни гангрелы, ни ассамиты? Особенно ассамиты...
- Скоро мы прибудем. Последние десять лет показывают, что эти сородичи... Другие. Не ведающие ни войн смертных, ни нашей войны. Они избалованы настолько, что мало отличаются от собственной еды. Покойный регент, Леруа, был настолько либерален, что даже берег людей, с которыми его больше не связывала кровь. И команду он подобрал себе наверняка соответствующую.
Воспоминание о тех кратких характеристиках, которые Шарлю довелось видеть. Плохо, но не безнадежно. Определенно, хвала судьбе, что Ляовей, дно болотной трясины, с равной долей вероятности скрывающее в себе скелеты древних, клады викингов или просто торф, бежал. Всегда проще узнавать о том кто вдали. И все же было бы ошибкой предполагать, что сомнение в одном делает остальных подобными детским слезам.
- Ляовей говорил, что был близок с Симидзу Каору, на нее указал как на ту, кто была с ним. Расспросишь ее обо всем, но в особенности о старике-катаяне. Малейшие странности. Малейшие детали. Можешь соблазнить ее если будет необходимость. Закончишь к утру. Следующей ночью мы едем в Элизиум. Только мы вдвоем. Лучше к тому моменту уже знать, какие части тела хотя бы одной из наших ресурсов работают, чем она живет, чего желает, что скрывает и что важнее всего - как ей управлять. Потом займемся остальными. Я в первую очередь приближу к себе Пирсона и Двайер. Первый был врагом Леруа и стало быть наш друг. Вторая была ближе всех к нему, а значит лучше если ее шейка будет в моей руке всегда. Не люблю сюрпризы.
Машина остановилась. Не бывает лишних десяти секунд. Хватит на короткий вопрос. И столь же короткий ответ. Едва ли не в первый раз за дорогу, Шарль смотрел прямиком на собственное дитя, глаза в глаза...
- Я верю в тебя, Михаэль. Не подведи меня. Спасибо, Эдгар. Можешь заглушить мотор. Я буду через час.
С этими словами, новый регент шагнул в заботливо открытую гулем дверь. Почти бесшумно стучит трость по газону, удивительно часто, выдавая быстрый шаг. Он казался старше своих лет, одинокий в своем зеленом пальто, какие носили в середине прошлого столетия, подождавший спутников лишь когда потребовалась рука для звонка или стука в дверь. Страховка или Шарль, живя в мире мин попросту избегал касаться чего бы то ни было, но он действительно едва заметно кивнул Михаэлю, сделав шажок от двери в сторону.
- Собери их всех в гостиной. Три сородича, число гулей не уточнялось, но мне нужны все, включая слуг.
Теперь главное найти ближайшее кресло. Встречать аколитов стоя - дурной тон и неуважение к ним. Ведь если регент не уважает себя, может ли он уважать кого-то другого?