Часто задирая голову или с невольной усмешкой наблюдая за игрой белок в ветвях, Гаэтан совсем позабыл о том, куда держит путь. Мнилось ему, будто всё шагает он и шагает, куда надобно — и потому, обнаружив вкруг себя мерцание изумрудных сумерек и проблески солнечных пятен, мальчик едва не задохнулся от вдруг окатившего его с головы до ног страха. Чувствуя, как холодный пот бежит по спине, Гаэтан замер на полушаге, принявшись вдвое быстрее вертеть головой. То, что миг назад казалось лежащим в полной власти, ныне стало непонятным и странным. Деревья сливались одно с другим, а со всех сторон глядели на него кустарники да ветви — что слева, что справа одинаковые. Он пытался узнать свой лес, и не узнавал, памятуя лишь о том, что давно вышел из обитаемых земель окрест Приречья. Здесь ни делянки, ни сада, ни бормочущей бабки Рамины с извечной корзинкой...
«Обожди ты. Обожди, Гай! Постой! Думай!» — едва не прикрикнув на себя, чтоб не сорваться в слепое бегство, Гаэтан постарался дышать как можно медленнее и в первую очередь встал лицом туда же, куда шёл. Он не знал, сколько простоял вот так, слушая птичий щебет и вздохи листвы. Сейчас он так перепугался, что не чувствовал даже жары, что близилась к предполуденному зною. Куда только делся тот бравый Гай, что стрелой умчался с крыльца, не слушая предостережений?..
А, вот куда! Он всеми мальчишескими силами успокаивал и затыкал другого Гаэтана, который норовил вот-вот расплакаться. Сжимая и разжимая содранные, загорелые кулаки, подросток медленно выстраивал из каши в голове нечто вразумительное. Перво-наперво, прекратив вертеться и присмирив дыхание, Гай понял, что за ним осталась цепочка примятых следов. Городской бы глаз и не заметил такого, но любой пострел с каждого из тысячи хуторов вызнает примятые следы средь буйного ковра летних трав. Значит, определил Ги, и вернуться назад он сможет. Коли уж приспичит мчаться домой, так вон: знай беги по собственным следам, пока не покатишься кубарем в Ослиный ручей. Только что это он, струсил? Не сам ли намедни говаривал, как легко к ужину обернётся? А то, что лес не узнавал, так разве странно? Дерево от дерева никто не отличит. И сам себе сколько раз говорил, как бы хотелось в лесу заплутать и выйти не то к укромной ведьминой хижине, не то к статному единорогу, что соткан из серебра и лунного света, как сервиз старостин. Хотелось — на, Гай, получай и радуйся.
Самым странным оказалось то, что Гаэтан и действительно от паники понемножку обращался в восторг. Средь леса он один, тут ни братка, ни папеньки. Значит, сам своё дело устроит как знает, и никто ему не указ. Не то ли приятней всего в шестнадцать зим? И вот Ги уже представлял себе, как с небрежной усмешкой возвращается в деревню бывалым и бородатым, много месяцев пространствовав по великому лесу. Как с завистью смотрит брат, а Линга просит свести вновь к роднику, где скамьи и навес...
«Э, не. Не желаю взрослеть. К чему мне борода. Пусть мужланы неотёсанные туда вертаются, а меня найдёт... хм... о! Вот! Сыщет, значит, меня телегентный маг и возьмёт в первые ученики. Буду буквы читать. И... и... наверное, цифирь складывать...»
Изо всех сил Гай дёрнул себя за ухо, возвращаясь в действительность. Прежде чем встречать магов или даже медведей, следовало определиться, куда идти. Значит, следовало понять, когда пропала тропинка и где она появится вновь. Бросив давешнюю рябиновую ветвь в ту сторону, откуда пришёл — чтобы не потерять путь к отступлению — Гай начал неторопливо бродить среди деревьев, стараясь всякий раз запомнить, какое из них как выглядит. И всё высматривал место пошире и посветлее.
— Неужели же в Паленки так давно никто не хаживал? — задумчиво пробормотал он, и в голосе мальчишки с копной соломенных волос звучало совсем недетское недоумение.