— Это ж что за дела? — вслух подумал Гай, по привычке почёсывая нос. Тут не слушал никто, можно словами думать: так оно и сподручней выходит, будто говоришь с умным кем. Вот, например, с Гаэтаном из Приречья.
Он продолжал идти, не сбавляя ровный шаг, привычный для того, кто всю жизнь провёл на ногах. Гай мог целыми днями гулять напролёт, не выдыхаясь, и бегал не сильно хуже. Как-то раз, вспомнилось, понеслись впятером от реки до мельницы, и Гаэтан ещё дух успел перевести, пока другие добежали. В другом он, может, и был плох. К примеру, как мешки пудовые ворочать, так всегда последним оказывался. Но ходилось ему завсегда легче лёгкого, и на память Гай не жаловался. Точно помнил, что аккурат через полста шагов бревно старое будет. Его через подтопший ручей положили, когда в оном осёл застрял. Сказывали, ещё при дедах то было — с тех пор так ручей и кликали, Ослиным.
Но пока он едва пробирался меж зарослей жимолости, которая уродилась такой высокой, что её ветви поднимались над светловолосой макушкой. Тропинка становилась иногда такой узкой, что Гай поворачивался боком, придерживая сумку, и нырял сквозь ветви, закрывая лицо локтем. Под сандалиями хрустела трава и мелкие веточки, а иногда, хочешь не хочешь, приходилось наступать среди ягод, откуда недовольно взмывала мошкара. Среди буйной зелени ярким красным сверкнула рябина — просунув руку среди листьев, Гай выцарапал алую ветку и принялся махать ей, будто флагом. На прогалинах выглядывали россыпи белой таволги, среди которых шелестели ясени-одиночки. Усыпанные травянисто-зелёным покровом, деревья то склонялись друг к другу, играя солнцем в листве, то застывали почти неподвижно. Временами Гаэтан почти забывал, куда ступать: здесь да там от тропинки отделялись дурные следки, как их охотник звал. Вроде глядишь — стёжка и стёжка: шагай, пока можется. Ан нет, то не человек вытоптал, а под старым корнем ложбина устроилась. Хорошо если за дюжину локтей отличишь обман, а ведь так бывает, что тропинки те боги знай куда уводят. И мальчик тревожился — больно много таких странностей попадалось. То ветвь сломанная, то паутинка над хоженой тропой, что так и манила отвернуть...
Только когда голени принялась колоть поднявшаяся всюду трава, Гаэтан успокоился. Высокая трава означает, что близко вода. Почва мягкая да чёрная, под сандалией пружинит. Вскоре среди жимолости и ольхи зазвенел слабый поток, прыгая в гнилых корнях. В лицо дохнуло свежестью и зудом комарья.
— О. Вот и бревно!
Действительно, тропинка упиралась в огромное, в обхват рук, бревно, наполовину утопшее в грязи и воде. Его древние бока давно поросли мхом, а из трещин пробивалась трава. Наверное, внутри оно давно прогнило и размягчилось, но из-за непомерных габаритов всё ещё служило мостом. Конечно, Ослиный и перепрыгнуть недолго дело, но надобно же по-барски, по мосту! Парень осторожно вступил на бревно, ставя ноги одна к другой, чтобы большие пальцы задевали пятку.