«Крым — это бутылка, из которой ни одна сволочь не выскочит».
— Л. Троцкий
Этот день стая не спала спокойно. Был ли проклят этот город, или проклята была стая — они не знали, но им снились кошмары.
Почему Таврида стала местом для стольких смертей? Да, Таврида. Более логичное имя для этой земли. Можно называть её «Крым», по-татарски, но тогда и Феодосию следовало бы называть «Кефе». Но спор об этом грозит обернуться новыми смертями, ибо история учит, что жизнь человека в Тавриде не стоит ничего. И всё же, почему? Было ли что-то особенное в самом полуострове, что за него было пролито столько крови? Десятки племён, проходивших через него и не смогших ужиться вместе, сражающихся народ против народа, а позже и брат против брата, встав под разные знамёна: красное против белого, триколор против жёлто-голубого. Или, быть может, Крым — это лишь зеркало всего человечества? Маленький клочок того, что люди гордо называют «Цивилизация», показательный в отношении всего, что люди творили в других землях. В конце концов, земля везде имеет кроваво-бурый оттенок.
Агенобарб видел во сне Неизвестного, устроившего резню и встречавшего Крымского Хана Агенобарба при параде, с двумя бронетранспортёрами. Агенобарб видел его как стрига, и страх вновь и вновь обжигал его, словно солнце. Захвачена ли Феодосия стригами? Поэтому в ней нет Принца? Это бы объяснило многое. Изолированность, таинственность, зловещую репутацию, кровавую историю, как новейшую, так и древнюю. Даже Чёрную Смерть, родившуюся здесь в Средневековье и уничтожившую Европу.
Греки, Персы, Римляне, Византийцы, Киммерийцы, Генуэзсцы, Оттоманцы, Скифы, Сарматы, Готы, Аланы, Болгары, Гуны, Хазары, Монголы, Золотоордынцы, Украинцы, Русские… Каждое из этих племён приходило сюда со своей Правдой, которая затем сменялась Правдой следующего, и следующего, и следующего. В конечном счёте, все мы кочевники, различается лишь скорость, с которой мы кочуем. Мы вбираем в себя культуру одних земель, и разъедаем культуру других, В долгосрочной перспективе, у нас нет Главного, нет центра, нет даже общей идеи. Всё, чем мы живём — не более, чем сиюминутные впечатления, реакции, игры, размышления, имитации, мимикрии. Мы улавливаем самое актуальное и перемещаемся дальше, в зависимости от контекста.
Феодосия была под властью банды гулей-грабителей — вот что видел в своём сне Гарри. Сильные, и невероятно хитрые, они вылавливали кочующих вампиров, а также паломников, решивших посетить этот древний город. Они обманом заманивали их в свои мышеловки и не убивали, нет. Хуже. Они сажали их на цепь, превращали их в источник витэ. Вампирские фермы, где каждый бессмертный полубог был низведён до шестерёнки в машине, поставляющей нужный хозяевам продукт, словно офисные работники в своих загончиках-кубиклах, сочащиеся строчками кода для очередного софта. Эпическая история Гарри заканчивалась томиком «Гарри и Кровавая Магия», на последних страницах которого главный герой становился тем, кем был в начале. Круг замыкался, образовывая бесконечность.
Когда существует столько мировоззрений, постоянно сталкивающихся друг с другом, пропитывающих друг друга, само чёрно-белое разделение на Правду и Ложь теряет всякий смысл. Правда Монголов не противопоставлялась Правде Греков, они были вообще не сравнимых друг с другом. Каждый народ привносил свою шкалу, которая была вне иерархии культуры другого народа. Рай одних религий не становился Адом в других, но, расположенные вместе на одной земле, они создавали странный, многомерный мир. Нелинейный, бесструктурный, в котором терялись сами понятия «различия», «тождества», «отрицания», «идентичности». В бесконечной динамике кочующих народов иконы ценностей распадались и складывались в новые узоры калейдоскопов, словно шамбала из разбитых витражей христианской церкви. Было ли здесь нечто сквозное? Нечто Главное, стоящее «над»?
Ион видел сон про то, что Принц есть. Чудовищный, древний Зверь Феодосии, выживший ещё со времён Византийской империи, он воссоздал здесь Божье Царство. Это была не Ланкеа эт Санктум, от которой Ион презрительно отрёкся, чувствуя её ложь и извращение Божественного учения, но Феодосийский Принц тоже следовал религии Креста. И его кресты жгли, даже во сне, прожигая волю вампира, заставляя его сомневаться в избранном пути. С тех пор, как Ион стал Отрёкшимся, все ночи своей Погони он был словно стрела, выпущенная без цели. Принц же знал свою цель, своё Предназначение. Его кресты были и символом великой жертвы, и символом великого спасения, и перекрестием прицела, наведённого на врагов.
Но то был Ион и его Погоня. Его «Главное» из этого сна для других было лишь ещё одним скучным мифом. Выделить что-то одно в этом хаосе под названием жизнь, невозможно. Продолжая углубляться в дебри анализа, всё, что увидишь — это как полотно реальности распадается на отдельные нити, словно заношенные ситцевые трусы. Становится страшно потеряться. Потерять-ся. Потерять себя. Но что есть «я»? Как говорится, «а был ли мальчик?» Последние ночи Саня постоянно встречал тёзок. Саша на трассе Р-23. Саша в Белогорске. Маленький мальчик Саша, в венах которого теперь течёт кровь Ельцова. Этот гуль, «Онищенко-Клименчук», по одним из документов тоже был Александром. В своём дневном сне Ельцов становился каждым из этих Саш, терялся в них, забывая, каким из Саш является он. Безумный сон шизофреника, теряющего свою индивидуальность… или обнаруживающего, что никакой индивидуальности не было, что самая главная ложь в его жизни — это наличие некоего «Я».
Тяжёлые сны могли быть просто частью пути Белиала. Человек должен периодически испытывать неудобство. Размышление о серьезном, анализ, сомнение - это всегда неудобство, граница между удовольствием и неудовольствием. Люди стремятся к согласию, спокойствию. «Ты тоже доволен, когда я веду себя так, как остальные дамочки из твоего круга, ты даже стремишься к этому, радуешься, когда я становлюсь проста и понятна» — говорила Глебу в его сне Кристина из вчерашнего ночного клуба. Всем свойственно стремиться к удовольствию покоя, и живым, и не-живым. Но именно это удобство, остановка мысли в блаженной неге и уничтожает чувство жизни, потому что чувства — это искры, летящие из-под точильного круга, когда ты обтачиваешь нож. Нет трения — нет искр. В его стае искры летели каждый раз, когда их терион оказывался вместе с ними. Это было неприятно. Но когда мы перестанем своим существованием задавать друг другу болезненные, но необходимые вопросы, все остановится.
Закат.
Родители Наташи сидели вместе с ней перед телевизором, глядя на экран невидящим взглядом. Там показывали последние новости о торжественном водружении арки на Керченский мост. В руках Наташи был телефон с севшей зарядкой. В квартире было тихо и пусто.