Не для нас они стараются, ой не для нас…
— И верно, не для вас! — тут же встрял Лопата. — Для них! — указал он на толпу, но более не перебивал.
— Вы, товарищи, понимаете, что она несёт? — задушевно обратился Лопата к слушающим, когда Гера закончила говорить. — Я вот что-то не очень! Какие-то англичане должны прийти к нам помогать, французы какие-то… Вы много здесь англичан-то видели, в Нижнем? Совсем барышня завралась, уж и придумать ничего складней не может. А я скажу вам, почему она такую чушь мелет: потому что о главном-то говорить ей перед вами стыдно! Да, барышня, стыдно и неудобно! — сверкнул Лопата глазами из-под очков в сторону Геры.
Гера тем временем видела, как Лазарев отделился от кучки эсеров (те пытались закрикивать Лопату, но выходило это у них менее стройно и слаженно, чем у большевиков) и начал протискиваться сквозь толпу к бугру. Лопата, увлечённый своей речью, этого, однако, не замечал, продолжая разглагольствовать:
— А я скажу, товарищи, что главное, о чём барышня эсерка говорить не хочет! Не хочет говорить она о том, что партия эс-эр — это партия против царя, верно, но это не партия против капиталиста! Эсеры хотят царя свергнуть — и это правильно, в этом мы с ними заодно! — а как свергнут, кого они всем нам на шею посадят? Капиталиста посадят! Хорошо оно для пролетарьята? Вот почему эсеры не хотят поместья жечь, вот почему и против фабрикантов ничего не говорят!
— Брехня! — не выдержал кто-то из эсеров, стоящих в толпе. — Говорим!
— Не говорите! — гремел Лопата, потрясая кулаком. — За мелких буржуйчиков, за хозяйчиков говорите только!
— Где ты был, когда мы на баррикадах стояли?! — надрывались в толпе.
А на это-то Лопате крыть было нечем, вспомнила Гера, — незадолго до дебатов Колосов рассказывал, что Лопаты во время сормовского восстания в Нижнем не было: он ездил на какую-то эсдековскую конференцию и всё пропустил (потому-то и остался на свободе). Но Лопата, вместо того чтобы оправдываться, сам пошёл в наступление.
— Кто вас учил такие вопросы задавать?! — загремел он. — Чтобы шпик всё запомнил и в дело занёс? Такие вопросы под цугундер наших товарищей подводят! И вот барышня эсерка такие же вопросы задавала — а почему? Потому что она в революции недавно и правил конспирации ещё не знает? Может быть! А может быть и иначе! Не провокацией ли это пахнет, товарищи?!
Лазарев тем временем уже протолкался через толпу к бугру, где путь ему перегораживало ограждение из двух эсеров — Колосова и Шаховского — и двух эсдеков: шкета-еврейчика Генки, ранее спрашивавшего у Геры с Варей пароль, и ещё одного, незнакомого. Незнакомый эсдек сразу подался к Лазареву, останавливая, но тут Шаховской, только и ждавший этого движения, навалился на него сзади, пригибая к земле — против крупного, по-бычьи сложенного Шаховского у эсдека не было шансов. Завидев это, Генка тут же сунул руку в карман своей потёртой кожанки, и тут же в его руку вцепился двумя своими Колосов. Генка сдавленно и как-то по-собачьи взвизгнул, а Колосов продолжал, стоя спиной к бургу, оттеснять его, давая Лазареву пройти. Второй эсдек уже лежал на земле, а прижимающий его к земле Шаховской что-то неразборчиво шипел ему в ухо, тыча окладистой бородой в щёку. Толпа растерянно глядела на эту стычку, не понимая, стоит ли вступаться за эсдеков или, может быть, помогать эсерам. Лопата осёкся на полуслове, машинально поправив очки на носу. А Лазарев с несвойственной для его пожилого возраста прытью уже взбирался на бугор.
— Товарищи! — сходу начал Лазарев, вставая между Лопатой и Герой. — Споры — это хорошо! Споры — это то, в чём рождается истина! А вот когда споры переходят в ссору, в потасовку, — говорил Лазарев это, будто и не замечая, что потасовку устроили его собственные сопартийцы, — это уже отнюдь нехорошо! Кому мы на руку играем? Царским опричникам, больше никому! Давайте все вспомним, какой день мы сегодня отмечаем! День солидарности, единства трудящихся! Разве годится в такой-то день собачиться? Давайте вспомним, какого принципа придерживаются обе наших партии в своих отношениях друг с другом! Принцип этот, товарищи, такой — «Врозь идти, вместе бить!»
Кто-то из числа расположившейся в углу двора «больницы», наконец, разглядевшие, что случилось у бугра, возмущённо подались было вперёд, чтобы вмешаться, но их останавливали свои же товарищи — переводить мимолётную стычку в полномасштабную драку стенка на стенку значило бы уронить себя в глазах собравшихся рабочих. «Отдай пушку!» — тем временем шипел Генка на Колосова, прячущего отобранный пистолет себе за пазуху. «После митинга отдам», — успокаивал его Колосов, удерживая за плечо. Шаховского и его поверженного противника тем временем разняли и, удерживая под руки, принялись выводить с митинга — эсдек протестовал, а Шаховской, кажется, был весьма доволен исходом. Оставшиеся у бугра рабочие выжидающе глядели на Лазарева, как бы говоря своим видом — «мы понимаем, забава кончилась, давайте теперь о серьёзном».
— И вы двое! — Лазарев взглядом строгого учителя обвёл Геру и Лопату. — Нашли о чём спорить, о немцах! Да разве немцы сейчас важны? Важно, что вот, товарищей наших в декабре расстреливали на баррикадах! Что «копейку» рабочие-стекольщики отменить не могут — вот что важно! Что поборами и штрафами их администрация гнобит — это важно! Уж ни вы, товарищ Лопата, ни вы, товарищ Кассандра, — не за поборы и не за штрафы, надеюсь? А раз так, товарищи, ну-ка сейчас оба пожмите руки друг другу, чтобы показать — пускай мы и не согласны друг с другом в чём-то, но в том, что для рабочего здесь и сейчас важно — согласны, и друг с другом вместе готовы работать для освобождения трудового класса!
Лопата исподлобья смотрел на Лазарева из-под очков, очевидно, понимая, что, продолжи он сейчас гнуть свою линию, собравшиеся воспримут это только как мелочную склочность. Поэтому Лопата, всё ещё хмурясь, протянул Гертруде руку.