— Я тоже думаю, что брешет, — презрительно бросил Никанор в ответ на замечание Геры.
— Да я… — быстро дыша, проскулил николаевец и, не сумев закончить, сбился на совсем уж жалобное: — ну пожалуйста… не надо…
На это никто ничего не сказал: желания ругаться после недавней свары больше ни у кого уже не было.
— Спички есть. Погоди, сейчас подумаем, — хмуро ответил Анчару рыжий Борька, доставая из кармана мятый коробок. — Данька! — окликнул он своего товарища, понуро бредшего прочь по заснеженной улочке. — Данька, чёрт тебя дери! Подь сюда! Да иди, тебе говорят!
Данька остановился, вскинул на товарищей потухший взгляд и медленно побрёл обратно. Какое-то время казанцы тихо совещались между собой. Балакин и Чибисов стояли рядом, всё ещё настороженно глядя на железнодорожников. Зефиров снова, постукивая зубами, принялся приплясывать на одном месте и дуть на руки. Пленный николаевец, боясь подниматься со снега, бегал глазами с одного на другого.
— В общем, так, — посовещавшись, сказал Борька. — Этого, — указал он на пленного, — надо судить рабочим судом, мы так решили. Стрелять его здесь — дело подлое, мы так не поступаем. Отпускать его, однако, тоже никак невозможно: он рабочее дело предал. Если он тебе нужен, чтоб мину заложить, так бери, но дай честное революционное слово, что приведёшь на Казанский вокзал.
Николаевец, кажется, и дышать позабыл, по-собачьи глядя то на Анчара, то на Борьку.
— Сдашь там его товарищу Ухтомскому или товарищу Мазурину, уж кого найдёшь, — продолжал Борька.
— Мазурину? — вдруг подал голос Зефиров. — Володьке, что ль? Он у вас там?
— Угу, — мрачно кивнул Борька.
— Ууу, тогда молись, дружок, чтоб Ухтомский на месте был, — с ухмылкой наклонился к пленному Зефиров. — У Володьки-то с тобой разговор короткий будет…
— Никаких коротких разговоров, — перебил его Борька. — Рабочий суд значит рабочий суд. По справедливости всё должно быть.
Анчар и Гертруда вспомнили, где уже слышали фамилию Мазурина — утром Медведь рекомендовал его как одного из вожаков революционеров на Казанской железной дороге, и мандат, выписанный Анчару, был адресован как раз Ухтомскому и этому Мазурину.
— Если боишься, что до Казанского вокзала не доберёшься, я с тобой пойду и дорогу покажу, — продолжал тем временем Борька. — Остальные вон пускай пока наших ищут, а то и мы по пути кого встретим: тоже лучше будет, если я с вами пойду. Ну как, честное слово дашь? И вы тож, — окинул он взглядом Геру и Балакина с Чибисовым.
— Нам-то что, — пожал плечами Чибисов, видимо, и за Балакина говоря. — Рабочий суд дело хорошее, а так — как сами знаете. Он ваш, с железки, что хотите, то и делайте. Я стрелять не стану, это пожалуйста, а на вокзал вести не обещаю. Мы с Сёмой, — кивнул он на Балакина, — как дело выполним, к Сущёвке пойдём, наша дружина там.