— Что? Куда? — задыхающимся голосом переспросил николаевец в ответ на расспросы Геры. — Патрули… солдаты стоят у входов и… и обходят, да, — николаевец задумался, — но я, я могу провести! — закивал он для убедительности. — Я конечно, я могу провести, оттуда, уф… оттуда можно пройти до вокзала, там уж как хотите. Я могу, да.
— Что ты брешешь?! — снова вскинулся на николаевца Борька. — Братцы, он нас в руки солдатам и приведёт! Постреляют всех у стенки, нынче с нашим братом не церемонятся!
— Вы как хотите, я туда не пойду, — хмуро заявил Гренадер. — Хватит, набегались. Обратно идти надо, на вокзал.
— Пробирка, конечно, разбилась, — в то же время, не обращая внимания на допрос николаевца, важно, с выражением профессионала, ответил Зефиров. — Конечно, бомба взорвётся в тепле. Я больше скажу, и того, чтобы весь лёд растаял, не требуется. Достаточно, чтобы капли потекли, чтобы серная кислота вошла в контакт…
— В контакт, в мантакт! — грубо перебил его Никанор, оборачиваясь. Он так и стоял в сторонке от остальных, закинув на плечо винтовку, как топор. — Чего заладил! Наших надо искать, вот как я скажу! Своих бросать — это вообще никуда не годится, так даже звери не поступают.
— А с этим-то что делать? — порывисто показал на лежащего на снегу николаевца Борька. — Стрелять, что ли?
Николаевец от этих слов, кажется, даже дышать позабыл, таращась на обступающих его.
— Да идёмте уже! — отчаянно гаркнул Балакин. — Долго тут стоять будем, нет?!
— Куда идти-то?! — шагнул к нему Никанор. — Ты, может, знаешь, куда идти? Чё тогда вылупился?
— Ты на меня не ори! — не выдержал Балакин и сунул руку в карман пальто за браунингом. Заметив это, Никанор крутанул было с плеча винтовку — но тут уж налетели на него товарищи, отводя ствол в сторону, отталкивая Никанора прочь от Балакина. Самого Балакина предостерегающе и молча схватил за руку его товарищ по типографии Чибисов; Балакин зыркнул на него, но ничего не сказал.
А не принимавший участия в споре Даня, молодой паренёк с женской пуховой шалью на плечах и винтовкой за спиной, тем временем, не оборачиваясь, понуро шагал прочь, скрипя валенками по свежему снегу, засыпавшему тёмную пустую улицу. Всё разваливалось, расползалось по швам, погасшая было ссора снова вспыхнула: все орали друг на друга, не могли решить, что делать, разбегались; было видно, что вторая за вечер неудача подкосила дух казанцев: каждый из них сейчас выглядел так, будто не знает, чего хочет больше — нажраться с горя до свинства и забытья в каком-нибудь трактире, поубивать всех вокруг в истерическом припадке ненависти или сдаться властям, только чтобы это всё закончилось. Только большевики Балакин и Чибисов выглядели ещё бодро, да студент-анархист Зефиров с глуповатой ухмылочкой наблюдал за тем, как орут друг на друга остальные, — его такое, кажется, забавляло, как и вообще всё происходящее.