Трапезников играл с азартом, всецело отдаваясь состязанию. Жара, усталость, боль в натруженных мышцах тому помехой не были - совсем напротив, только помогали забыть обо всем на свете и войти в некое подобие транса, когда в целом мире существует только корт, два игрока и мечущийся между ними мяч. Когда чувства, что не требуются для того, чтобы уследить за мячом, притупляются и превращаются в эхо, будто бы кто-то иной, совершенно посторонний переживает их. В таком трансе только краткие мгновения эйфории, абсолютного счастья от очередной крохотной победы, ощущаются с особой кристальной чистотой. За это Виктор Трапезников любил теннис. Что еще может дать подобное? Только удачно завершенная сделка, которая, в конце концов, случается не каждый день, и вероятно опиум. За последние, правда, Трапезников поручиться не мог, ведь за всю свою долгую карьеру в Китае он ни разу не притрагивался к трубке для курения плодов опийного мака. Он предпочитал "Палл-Малл".
Сейчас оппонент Трапезникова желал поскорее завершить матч. Ну что же, пусть будет так. Виктор не собирался откровенно поддаваться, это бы шло совершенно вразрез с его натурой, однако он готов был сыграть чуть более агрессивно, рискнуть.
Молча он подкинул мяч в воздух, на краткий миг застыл с вытянутой вверх рукой, а затем выполнил в прыжке плоскую подачу, отправляя мяч в короткий полет на другую сторону корта. За сеткой Вышнеградский сорвался с места и бросился наперерез мячу. Если так пойдет и дальше, все закончится достаточно скоро.
Трапезников сам чувствовал определенный соблазн закончить поскорее. День действительно выдался жарким, даже по весьма высоким шанхайским стандартам. Однако вместе с тем хотел бы вдоволь наиграться в теннис перед началом сезона дождей. В Петербурге ведь не играют в теннис так, как играют в Шанхае. А ведь именно там, в русской 北京*, рассчитывал оказаться Трапезников к тому времени, когда сезон дождей в Шанхае подойдет к концу. Перевод в питерское отделение РКБ он уже обеспечил для себя, однако там он оставаться долго не собирался. Лишь до тех пор, пока не подыщет для себя место в каком-то ином, более благополучном учреждение. Что еще остается делать, когда даже бесконечно далекому от всяких коммерческих дел Чжуань шифу очевидно, что русским ничего более не светит в Поднебесной?
Трапезников не давал овладеть собою черной тоске, которая в последние недели захватила всю относительно небольшую русскую общину в Шанхае. Он просто отстранился от происходящего, не интересуясь более новостями об очередных завоеваниях японского оружия. Не все ли равно уже? Трапезников не беспокоился о собственном будущем, будучи уверенным в своей способности вернуть карьеру в нужное русло после окончания всей передряги. Не слишком трогали Виктора и известия о гибели или пленение русских солдат и офицеров, как не трогали его известия о зверствах бельгийской короны в Свободном Конго. Приличия ради он изображал беспокойство, однако в действительности ему плевать. Новости о катастрофах на фронте стали рутиной и Трапезников, который никогда не был слишком впечатлительным человеком, уже давно привык игнорировать их совершенно, если они не касались напрямую деятельности РКБ.
Весьма раздражало его, однако, внезапное презрительное отношение лично к нему представителей других держав или даже обнаглевших сверх всякой меры китайцев. Будто бы неудачи российской армии и флота бросали тень на компетентность лично Виктора Константиновича Трапезникова и всех его коллег-служащих РКБ. Недавно группа подвыпивших поляков, сумев как-то распознать в нем русского, попытались вступить с Виктором в перепалку в одном из его любимых ресторанов на Бабблинг-велл-роуд. Хозяин заведения, постоянным клиентов которого уже три года был Трапезников, быстро позвал охрану и выставил ляхов вон, однако Виктор был вне себя от ярости. Он никак этого не показал, однако возвращаясь домой успел подумать о том, что был бы даже рад видеть взятую Москву и императора Муцухито на российском престоле вместо бездарного царя Николашки, по вине которого вынужден был терпеть подобное унижение.
Определенное сочувствие, однако, Трапезников испытывал по отношению к офицерам, которых ему доводилось встречать в Шанхае. Ведь то, что терпел Виктор, было каплей в море по сравнению с тем, что выносили они. Сверх того, в отличие от Виктора, все эти морские офицеры действительно были совершенно разбиты, воспринимали каждое новое поражение как личный провал. Однако если одно поражение может быть следствием трусости или некомпетентности кого-то из участников битвы, то целая война обер-офицерами быть проиграна никак не может. Виноват кто-то еще. Кто-то наверху, кто банально украл деньги или же совершенно забросил собственные обязанности. Грешили на великого князя Алексея, который якобы потратил бюджет морского ведомства на подарки любовницам. Может быть это и было правдой - Виктор не спешил делать выводы да и не испытывал в этом особой потребности. Лишь чувствовал вполне искреннюю жалость по отношению к тем, кто вынужден был брать вину на себя.