Уж этот бал! Варя и не желала его, и собиралась отказываться, и согласилась участвовать только по совету Гертруды Эдвардовны, а вот поди ж ты, как натура человеческая загадочно устроена! Казалось бы – отказывает отец, ну и обрадуйся, скажи, что Бог распорядился как лучше, и не искушай судьбу далее! так нет же! Злилась, дулась, убеждала батюшку, что на бал надобно ехать, будто от этого вся жизнь её зависит! А потом сама себе дивилась – и как это происходит? Стоит получить тебе отказ, как тотчас же это становится наиважнейшим, хотя давеча она вообще не интересовалась этими глупыми потанцульками.
Подготовка к балу неожиданно захватила Варю. Марья Кузьминична, совсем подобревшая за беременность, будто простив Варю за само ее существование, которое прежде кололо глаза мачехе ее собственной бесплодностью, была само очарование, заботливость и умиление. Марьюшка с охотой включилась в бальную подготовку, хотя ни платьев, ни других финтифлюшек не требовалось. Однако, она велела примерить гимназическую форму, вызвала портниху, чтобы приладить по фигуре, которая, как ни крути, менялась день ото дня, приобретая плавные округлости взамен подростковых угловатостей. А после Сироткинские дамы сходили в лавку, обновили кружева на воротничках, да прикупили десятка три шпилек с махонькими сверкающими бусинами, да двадцать раз переплели косы, то так, то эдак укладывая в прическу. А накануне бала Марья Кузьминична, загадочно улыбаясь, зазвала падчерицу к себе и вручила ей миниатюрный флакончик "Елисейских полей". Настоящие парижские духи, и когда только та успела выписать из Франции! Варя, визжа от восторга, кинулась мачехе на шею, расцеловала ее в пухлые гладкие щечки, наговорила благодарностей и помчалась к себе – наслаждаться дивным ароматом. А уж в день бала все дворовые девчонки метались, как оглашенные – то булавку надо, то шпилька сломалась, то лепестки у цветка не в ту сторону смотрят. А ведь батюшке в петлицу непременно полагался такой же цветок, как у дочери, хоть отец и отговаривался, да Марья Кузьминична похлопотала.
Вот так и вышло, что к балу девица Дмитриева пришла и принаряженная, и душистая, да еще и прибыла с помпой, на сверкающем автомобиле. И хоть гнала она от себя неподобающие мысли, а все ж немного отрадно было, что все её мучительницы умылись слюной от зависти. А она, Варвара Дмитриева, красивая и гордая, и отец с нею рядом – сильный и уверенный. И вся она лучится свежестью, и ни одна подковерная крыса даже глянуть косо не смеет.
Конечно, она едва дождалась собственно бала. Скучнейшие приветствия, духота и однообразие бессмысленных действий были просто невыносимыми. И кто придумал эти нудные церемонии, неужто нельзя было покороче все это организовать?
И вот бал! бал, наконец-то! Взбудораженная всеобщей суматохой, захваченная вихрями музыки, Варя то и дело взлетала мечтами в облака, и неизвестно, куда бы упорхнула, если бы не суровый взор отца да некоторые кавалеры, вроде увальня Фомы.
И все же, Варя наслаждалась! Вниманием, комплиментами - иногда неловкими, иногда манерными, порой смешными. Наслаждалась танцами и самой атмосферой витающей в воздухе романтики. Не настолько, чтоб забыться, как Катя, но все же такое количество кавалеров не могло не вскружить голову неопытной девице.
И, конечно, Валентин из всех ухажеров оказался на особицу. Увлек сразу, решительно и весело, и девушка не могла не поддаться его обаянию и смешным историям. И веселилась вместе с ним, рассказывая, что Серафиму они в гимназии назвали Семирамидой за монументальность, что прононс Шабаневского – это результат полипов в носу, к которому он регулярно прикладывает пиявки, и прочую легкомысленную ерунду.
С Валентином было весело и приятно, его болтовня увлекала и забавляла. И тем сильнее было потрясение Вари, когда она узнала, что это – брат-близнец её главной мучительницы, Ребровской! Она так растерялась, что чуть не упала ему в объятия, споткнувшись на полутакте, но тот ловко поддержал её, и продолжил свой легкий треп, деликатно не заметив, как ошарашена была его партнерша. И –ах, искуситель! – жарко шептал ей про номерок. И, увлеченная, угоревшая от танцев и впечатлений, Варя этот номерок дала. После чего корила себя за доверчивость, надеясь, что он не позвонит. А книжку она у батюшки взяла, сказав, что покажет Гертруде. На самом деле, в ту же ночь Варя окунулась в поэзию Бальмонта, познав странные томления сердца, упавшие на благодатную почву взбаламученной балом девичьей души.