Интересно устроен человек. Когда в жизни нет ничего – готов цепляться за любую, самую малую возможность, чтобы обрести хоть какую-то уверенность и стабильность. Но стоит получить желаемое, как после недолгой эйфории появляются новые претензии, и то, что раньше могло быть только мечтой, вызывает ныне глухое раздражение. Наверное, такова человеческая природа – всегда желать большего, чем имеешь; наверное, это некий двигатель личностного прогресса – стремиться к новым горизонтам и за них.
И все же, с точки зрения Геры, такое недовольство было чем-то неправильным, сродни высокомерной брезгливости – но избавиться от него не получалось. Могла ли она, оказавшаяся в Нижнем, вдали от прекрасного Ревеля, от живописной строгости Какумяэ и мрачного величия Соомаа, представить, что будет жить, если смотреть сугубо в материалистической плоскости, куда комфортнее, чем дома? Конечно, нет. Должно ли это быть поводом для радости – конечно да. И все-таки, все-таки…
Геру до глубины души возмущала эта цветная дифференциация посуды – словно она и не человек вовсе, нетерпимость к маленьким слабостям других и показное благочестие при собственной грешности, высокомерие при демонстрируемой смиренности. И если аргумент в обоснование первого она подобрала – и ей, послушной дочери Матери нашей Святой Католической Церкви, также не пристало питаться из той же посуды, что и еретики и дважды схизматики, не принимающие filioque; то с принять прочее не получалось. Оставалось только терпеть, благо были две отдушины: осознание того, что она здесь делает то, что должно, и, неожиданно для самой эстляндки – Варенька. Девочка была умничкой, имела редкое в материалистический век качество – понимать и переживать, была чиста и не испорчена ни богатством отца, ни провинциальной легкомысленной вольностью. Жалко было втягивать ее в партийную деятельность, жалко – но необходимо.
Сама же Гертруда уже находила некое удовольствие в том, чтобы скользить по дому в черном платье, строгом – не придерешься, и все-таки, на фоне тех же черниц с постными лицами, донельзя светском и вызывающим. Это была игра, в которую она играла сама с собой, и все остальные были в ней статистами – даже назойливый доктор, которому можно было дать афронт так, чтобы все слушающие и везде подглядывающие скитские сиделицы помучились, имея все основания, с одной стороны, сказать между собой, что она еще не совсем пропаща, а с другой – не желая сказать ни слова про проклятую папистку. По крайней мере, Гера верила, что так оно и было.
К тому же вскоре у нее появился новый интерес – автомобиль. Пропустить такую новинку технического прогресса барышня Тениссон просто не могла: это, конечно, не корабль, но тоже ведь интересно! Поэтому, когда время позволяло, она крутилась неподалеку от мужчин, обсуждающих новинку, жадно впитывая все, о чем они говорили. Однажды даже, набравшись смелости, раскрасневшаяся от смущения эстляндка сказала в присутствии Дмитрия Васильевича, что и она сама бы была не прочь попытать свои силы в роле шоффэра: это же безумно интересно! И хоть она ни разу не инженер, но некоторые термины и обороты вполне по ассоциации понимает, да и то, чему учили Филиппа и Ивана, слышала и запомнила – а значит, не повредит драгоценный экипаж!
…Но даже чудо автомобилестроения меркло рядом с необходимостью помочь младшей подруге подготовиться к первому в ее жизни серьезному балу. Пускай Геру об этом никто не просил, пускай у главы семейства были свои взгляды, а у гимназии – незыблемые правила, но ведь все равно можно что-то сделать! Фасон не исправишь, но можно подобрать хорошие ткани, взять все мерки у строгого портного, любящего щегольнуть французскими словечками, и построить платье так, чтобы оно выглядело вроде бы тем же, что и раньше, но куда как более эффектным. Туфельки, оставив им прежний вид, можно сделать «звонкими», буде на то желание самой Вареньки. Можно было и чуть поэксперементировать с подъемом, чтобы казаться немного выше – но саму Геру эта идея не прельщала, потому что совершать плие, ронды и батманы на них с той же легкостью, что и в обычной обувке, получится только после долгих экзерсисов, а алеманн в них будет еще хлеще – смерть ногам, да и только.
…А вот последнее предложение учительница смогла высказать только шепотом, и то алея, как маков цвет, и периодически сбиваясь то на французский, то на жуткую смесь русского и эстонского. Она кляла себя за то, что так и не научилась той свободной открытости, что всегда была самой сутью маменьки, и не могла без стеснения даже в исключительно девичьем кругу обсуждать подобные, считающиеся многими совершенным mauvais ton. Однако совет (а вернее, сначала патетичное заламывание рук и самый натуральный панегирик необходимости, сменившийся долгой одиссеей от модистки к модистке) maman оказался полезным: по крайней мере сама Гертруда на гимназическом балу чувствовала себя вполне уверенно и даже гордилась собой.
Учительница долго ходила вокруг да около, пытаясь высказать свою мысль полунамеками и активной жестикуляцией, но поняла, что скоро сама запутается в хитросплетениях слов. На помощь пришел французский: сказав раз в слух «sous-vêtement», можно было уже свободнее признаться, что речь идет, ах!, о нижнем белье. Само собой, французском, из батиста или шелка с оборками «берта» и рокайльным узором. И даже, pourquoi pas, легком корсете, но тогда - с обязательным S-образным акцентом, лучше «Dessuis» или «le Furet», ну или «Federer und Piesen», хотя и московский «Абрамсонъ» подойдет.
И все это ни в коем разе не для того, чтобы демонстрировать аффекты юношам – это-то ни в коем разе. Даже не одноклассницам – обойдутся. Все это нужно только для себя, любимой: знать, что ты красива везде, от шляпки (ну, в данном случае – от coiffure, поправилась Гертруда) и до каблучков – ведь это уже само по себе великолепно. Это поднимает настроение, придает уверенности и легкости походке, а еще – того самого неразличимого глазом шарма, идущего не от одежд, но изнутри.
…Как прошел bal de fin d’études, Гертруда на смогла узнать своевременно: к возвращению Сироткиных она уже задремала, а когда эстляндка проснулась – усталая Варенька еще не проснулась. Оставалось надеяться, что все прошло меллюрно, потому что в противном случае девушка бы ее разбудила: не зря же учительница ее об этом просила!
Вволю насладившись первой утренней сигаретой, Гера, погруженная в мысли о прошедшем бале, сначала даже не заметила окликнувшего ее Дмитрия Васильевича – тому пришлось еще раз позвать ее. И, конечно, купец не мог удержаться от нотаций – и угроз, что было куда как неприятнее. Но с работодателями не спорят, и учительница, вежливо поздоровавшись в ответ, извинилась:
- Mea culpa. Моя вина и мой грех, Дмитрий Васильевич. Не успела просто, но обязательно исправлюсь. К тому же пока Варвара Дмитриевна отдыхает…
Но, как оказалось, судовладельца беспокоили вовсе не привычки Геры. Когда миллионщик завел с ней речь о дальнейшем образовании Вареньки, да еще попросил совета, эстляндка просто поначалу не нашлась, что ответить: столь странным ей казался этот разговор, странным и не вяжущимся с тем образом Сироткина, что она себе представляла. Хотя, кажется, все было вполне объяснимо: во-первых, больше в доме об этом побеседовать было попросту не с кем, а во-вторых, никто не гарантировал, что купец, услышав ее мнение, резвым рысаком помчит им следовать.
Однако молчание было не выходом. Отпив неторопливо горячего чая, девушка быстро анализировала, какой ответ будет выгоден для нее самой: не в финансовом плане, упаси Боже, а в части того Дела, от которого она не собиралась отступаться.
Ответ свой учительница начала неторопливо и размеренно, с тех вещей, в которых не сомневалась.
- Дмитрий Васильевич, я сейчас отвечу, наверное, пространно, посему простите меня за многословие. Вы и сами понимаете, что вопрос не простой, и ответить на него двумя словами невозможно. Итак, - она потерла виски, - я постараюсь говорить делово, и высказаться рационально. Если где прозвучит невольно жестко – я вновь извиняюсь.
Продолжать обучение Вареньке, конечно, надо – у нее есть и способности, и предрасположенность. И тут не столь важно, будет ли это ваш бизнес – а это уже полноценный и уважаемый бизнес – или нет. Кто бы ни был ее будущий супруг, продолжатель вашего дела или нет – он, я уверена, будет не паркетным шаркуном, а надежным человеком, имеющим свое дело. И вот тут-то образование и поможет: ведь не зря говорят, что одна голова хорошо, а две лучше. И там, где проглядит один, узрит опасность вторая – и сим победиши.
Москва и Петербург как местонахождение будущей alma mater, конечно, звучат заманчиво – если сравнивать с Нижним Новгородом. Но, как вы верно заметили, студенты там любят фрондировать своей рэволюсьонностью и играть в молодых карбонариев – это сейчас бонтонно. И не всегда они понимают, где игра входит вплотную в жизнь: а после известных всем событий с потенциальными мятежниками церемониться не будут. Я сама училась в Ревеле и доподлинно не знаю атмосфэру ни в Петербурге, ни в Москве, но слыхала, что нравы там… - девушка взяла паузу, силясь подобрать наиболее точное определение, - достаточно вольные.
Я считаю Вареньку девушкой воспитанной, приличной и рассудительной. Но… в столице много искушений и много пустословов, что способны запудрить девушке голову. А ведь там она будет без присмотра. Нет, это рискованно, - девушка сокрушенно покачала головой.
И вот тут мы приходим к идее обучения за рубежом. Скажу сразу, я считаю эту идею хорошей и правильной, но только не в медицинской школе, конечно: Вареньке нужны те знания, что она впоследствии сможет применить в будущем. И те, что будут ей интересны: потому что стремление – это лучшая помощь в учебе. Заниматься тем, к чему душа не лежит, делать все из-под палки – это никогда не приведет к тому результату, который будет достигнут добровольно. Но это, - Гертруда пожала плечами, - мое мнение.
Я вижу другую проблему, связанную с предыдущей. Варвара Дмитриевна в Англии окажется одна, как перст, и ни на кого не сможет опереться. Рассмотрим два варианта подхода к обучению в конкретном заведении: либо ученицы не имеют права покидать школу вовсе – и тогда она будет одна в чужой стране как в тюрьме; или будут возможности периодического выхода в свет – и тогда Варенька будет одна в незнакомом месте, без подруг и поддержки. А в Англии русских людей немало, и не все из них люди достойные. Да и среди подданых короля тоже – как и везде, собственно. И, простите меня, многие из подобных «господ» решат, что дочь господина Сироткина – лакомый куш, и приложат все усилия, чтобы его заполучить. Очаруют, заболтают, увлекут, признаются в любви и завалят цветами и серенадами под окном с одной лишь известной целью.
Как мне кажется, сейчас вся проблема в том, что Варенька пребывает еще в нежном и романтичном возрасте, и ей нужна поддержка и совет – и лучше всего, когда это исходит от родителей. Со временем, и весьма скоро, она поймет, что лучше быть ни с кем, чем абы с кем, поймет, что люди часто хуже, чем пытаются из себя показать, - Гертруда чувствовала, что ее несет, как ландо с горочки, и уже даже сама не могла сказать, сколько в этих горьких словах от разума и сколько от сердца, - что не всему можно верить, научится понимать, что ей нужно сейчас и что правильно, и уже не позволит всяким пустословам охмурить себя.
Какое-то время эстляндка молчала, склонив голову и глядя в пол. Разум была полон мыслями, но они были словно бабочки на лугу – рукой не ухватишь. Наконец она подняла взгляд на купца и продолжила немного грустным тоном:
- Я бы предложила дать ей время и дать немного самостоятельности. Все равно рано или поздно она станет хозяйкой дома, и сейчас самое время попытать в этом силы. Научиться принимать решения и следить за пускай маленьким, но хозяйством. А в остальном это время – не больше пары лет – посвятить домашнему образованию приходящими учителями по тем предметам, что будут в выбранной английской школе. И немного сверх того, конечно. Варвара Дмитриевна будет, с одной стороны, самостоятельна, с другой – под присмотром, особенно если с ней будет дуэнья… компаньонка. И я на эту роль ни в коей мере не претендую – лишь излагаю свои домыслы. Кроме того, вы сможете ее навещать и проверять, как проходит учеба и справляется ли она с домом и прислугой. Вы сможете всегда ей помочь, а она, в свою очередь, всегда сможет прийти к родному очагу за советом. А потом, лет в двадцать или чуть раньше, она станет достаточно взросла, разумна и взвешена, и опытна к тому же – чтобы безбоязненно отправиться на учебу в Британию и суметь преодолеть все потенциальные опасности.
Но, - учительница невесело улыбнулась, - я сама достаточно молодая девушка, и у меня нет богатого опыта, чтобы подкрепить им слова. Однако мне кажется, что так будет лучше. Если мне будет позволено, я бы сказала, что сейчас Варвара – как корабельный котел работы мастера, который может работать как часы. Но сейчас ей нужен старший механик, который сможет следить за системами и обучать команду обслуживанию котлов. Со временем они научатся всему сами – но для этого нужно время. И уж лучше потерять его при обучении, чем потом в два раза дольше стоять в доках или, тем паче, пожинать плоды катастрофы. Так будет надежнее. Так будет правильнее.