- А мне, получается, остается назваться Эсхилом. Или Софоклом? - Это были единственные имена греческих драматургов, которые Костя помнил, ведь называться Гомером были бы слишком большой наглостью даже для него, но упускать возможности блеснуть эрудицией Сковронский не собирался. То ли дело было в желании поддержать честь местных революционеров перед Гертрудой, то ли Костя просто напросто хотел произвести впечатление, но он, до конца не отдавая себе отчета, не хотел уступать собеседницам ни в чем.
Как не хотелось продолжать разговор дальше, но работы меньше не становилось. И хотя можно было бы сказать Лазареву, что визит соратниц по партии отнял много времени, благовидность предлога никак не отменила бы необходимости работу заканчивать. Все-таки, Костя работал не по часам, а на результат - хочешь, не хочешь, отвлекайся, не отвлекайся, а тираж изволь сдать. И каждая минута за столом означал на одну минуту меньше сна. При этих мыслях наборщик заерзал на стуле, переминаясь с ноги на ноги и то и дело смотря на занавешенное кухонное окно. Поймав себя на этих действиях, Сковронский смутился, разве что не покраснел, представив как невежливо его поведение должно выглядеть со стороны, и поспешил вставить несколько слов в затихающий разговор.
- Обязательно заглядывайте! - откликнулся молодой человек с чуть большим чем положено энтузиазмом, - Я к следующему разу обязательно новых букетов соберу, и что-нибудь к чаю! А пока позвольте хотя бы помочь вам упаковать цветы. За порог выйти не смогу, - Сковронский чуть понизил голос, - за квартирой может быть слежка, - и заговорил снова обычным тоном, - Но до двери-то донесу коробки.