Хрустя по сахарному снегу, нелепо перескакивая через рельсы, пригибаясь и оборачиваясь, подпольщики рванули через пути назад, откуда пришли. Остановились, запыхавшись, хрипя, у будочки, за которой ранее пряталась Гера, оглянулись: у теряющейся в метели цистерны виднелись шинельные силуэты с винтовками наперевес. Они никуда не бежали: один, вышедший из-за цистерны, заметил беглецов и вскинул было винтовку, но стрелять не стал, медленно опустил. Резкий, требовательный офицерский голос всё ещё доносился оттуда, но слов за свистом вьюги уже было не разобрать.
— Вон они! Дальше драпают! — показал Чибисов вперёд, где по запорошенной снегом, очень тёмной улочке между жалких бревенчатых домишек, серых сугробов и палисадников, занесённых кустов бежали пятеро. Нет, не драпают — сразу стало понятно, не драпают, а гонятся, четверо за одним, как бандиты за жертвой.
— Стой! Стой, сука! — по пустой улочке по-ночному гулко разнёсся голос одного из казанцев, было не разобрать, кого. Удиравший рванул вперёд, но зацепился за что-то, взмахнул руками, упал на снег. К нему сразу подскочили и, кажется, принялись бить ногами. Где-то надрывно, наперебой лаяли, рвались с цепей собаки. Один из казанцев, бежавший последним, — парень в серой шали на плечах, Даня, — нервно вскинул винтовку на окно стоявшего рядом домика.
— Отойди от окна! — мальчишеским срывающимся дискантом завопил он, прижимая приклад к щеке.
Скорчившегося на снегу человека ещё раз пнули, дёрнули за волосы, поднимая голову — сбитая с затылка меховая шапка отлетела в сугроб. Кто-то из казанцев, наклонившись, закричал ему в лицо:
— Так ты с ними заодно, гадина?!
— Почему не бастуешь, сволочь?! — заорал другой.
Даня бешено оглянулся, заметил спускающихся от путей Чибисова с Зефировым и тут же перевёл ствол винтовки на них. Те в два голоса наперебой закричали:
— Ты чего! Свои! Свои! Не стреляй, дурак!
Переводя дыхание от забега, сглатывая и озираясь по сторонам, настороженно двинулись вперёд к казанцам. Даня опустил ствол, тоже оглянулся. Избивавшие беглеца казанцы, заметив приближение остальных, остановились. Теперь их можно было разглядеть — усатый Гренадер в полушубке, первым встретивший Анчара у вагонов рябой Никанор в похожей на военную шинели, ещё один, при знакомстве назвавшийся Борькой, в тёплой ватной куртке, из-под которой торчал серый высокий ворот вязаного свитера. Этот был без шапки — видимо, потерял её при бегстве, и сейчас обнаружились его ярко-рыжие волосы. У их ног, скрючившись, лежал незнакомый человек лет сорока, с круглым, щекастым безусым лицом. Он был в тяжёлом, толстом тулупе с отложным овчинным воротником — видимо, поэтому и не смог убежать. Он с животным страхом, закрываясь руками, смотрел на стоявших над ним казанцев, от ужаса не в силах даже закричать.
— Сколько вас? — обернулся Никанор.
— Мы вот только, — одышливо ответил Чибисов.
— А Тимошка не с вами? — спросил Гренадер.
— Не… — ответил Чибисов, оглядывая собравшихся и сам прикидывая, скольким удалось унести ноги.
— Он, кажись, туда куда-то побежал, — махнул рукой в неопределённом направлении Гренадер.
— Матрос ваш… — несший бомбу Зефиров подбородком показал назад, — там остался. В плен его, кажись… — то ли студент сам не рассмотрел, что произошло с Мартыном, то ли зачем-то решил соврать.
— Сука! — зло выкрикнул Никанор и пнул лежащего человека сапогом в мягкий бок тулупа. — С дрезины соскочил! — показал он пальцем.
— Я не солдат! — жалобно выкрикнул лежащий.
— Да уж ясно дело, не солдат! — с издёвкой гаркнул на него Никанор. — С Николаевки, да? Ну, говори!
— Д-да… — мелко закивал тот.
— Мразь! Штрейкбрехер! Почему не бастуешь? Все бастуют, а ты не бастуешь? — в сердцах, срываясь, заорал на него Никанор. — Я тебя сейчас здесь на месте пристрелю, паршивца!
— У нас не бастуют… — дрожащим голосом еле выдавил лежащий.
— Почему не бастуют?! — Борька присел на корточки, левой рукой снова вздёрнул за волосы голову лежащего, а правой хотел было ударить кулаком в лицо, но николаевец схватился за руку Борьки, бить было неудобно. — Предатель рабочего дела! Из-за тебя наши товарищи гибнут! Чего ты чепляешься, скотина! Андрюха, подержи ему руки, я сейчас ему юшку пущу!