У Вари захватывало дух. Мандраж, возбуждение, тревога, азарт, любопытство, некоторая толика страха – все смешалось в кучу, все чувства впали в полнейший совершеннейший сумбур.
Вот уже несколько дней девушка металась ночами, комкая жаркие простыни. То ей чудилось, что их арестовывают с листовками. То – что они приходят в типографию, а на ее месте застают пепелище и кладбище с крестами, на коих начертаны имена товарищей по партии. И Варя в кошмаре еле передвигая застывающие ноги, будто погруженные в холодец, спотыкаясь и падая, бродила от надгробия к надгробию, читая знакомые имена, каждый раз с ужасом боясь отыскать своё или Гертрудино, и вскидывалась ото сна в поту, задыхаясь, с колотящимся сердцем, несколько долгих секунд возвращаясь в реальность – и понимала, что напрочь забыла, чьи имена видела, а значит, не истолковать сон, не предупредить об опасности. А то, бывало и такое, чудилось ей, что вместо типографии она попадает в дивное царство сверкающего металла и стекла, где тихо жужжащие гигантские машины центнерами выплевывают стопки листов, которые сами пакуются в увесистые свертки, и железные клювастые птицы подхватывают их и уносят с тихим клацающим клекотом.
Что и говорить, все эти сны, да дневные тревоги изрядно выбили Вареньку из колеи, и, идя в типографию, она чуяла, как у неё подкашиваются колени и дрожит голос. Она даже сказала Гертруде, что, дескать, боязно, и неведомо, как себя вести, на что любимая учительница посоветовала не тревожиться и вести себя просто, как всегда. Но это Теннисон было легко говорить, она опытная и решительная. А для Вари типография все еще оставалась загадочным местом, полным риска и опасностей, и царить там должен был какой-то сверхчеловек, сильный, смелый, невероятно загадочный.
Поэтому Варя даже растерялась, когда у входа их встретил скромный с виду и довольно симпатичный, возможно, слегка простоватый юноша. Но приписанные ему Варенькой невероятные качества и чудесные таланты все же окружали Константина воображаемым сиянием и блеском в глазах юной эсерки.
Потому просьбу перекреститься Варя приняла, как нечто само собой разумеющееся, и немедленно наложила на себя размашистый староверский крест, при этом не отводя зачарованных глаз от Сковронского и решая для себя - что более правильно: присесть в реверансе или протянуть руку.
Так ничего и не решив, Дмитриева осталась переминаться с ноги на ногу, пролепетав только:
– И вам здравствовать.