Левин и правда был неглуп, небесталанен, не лишён даже своеобразного обаяния — но этого мало. Этого всегда было мало. И ощущение этого "мало" раз за разом выливалось в душе его в чёрную меланхолию от которой помогали только усиленная работа, женщины, выпивка, а иногда и пресловутый "марафет". Ведь лишь один пункт, весьма жизненный не включала душанова философия — что если такой жаждущий на небосводе сиять человек, мягко говоря, не дотягивает до неба? Ну не вышел умом, талантом, смелостью... Не случайно ведь даже псевдоним Володи, "Ленский" описывался поэтом так:
"А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей".
Такому Ленскому могли бы помочь успехи. О, восторги переменчивых дев, любовные победы, торжество над "недругами", с лёгкостью могли бы убедить его в своём естественном праве на то, чтобы блистать на небе. Вот только все эти пункты для него не сбылись. Оказался Володенька в тупике, откуда его может и вывел бы кто, подсунул бы под нос пресловутую "Абрамовщину", она же "теория малых дел". Был такой человек, недавно скончавшийся, Яков Абрамов, измысливший тридцать лет назад, что революция она видимо недостижима, а значит менять общество надо иначе — становясь учителями и врачами, заодно пить по черному, проповедовать свободную любовь и... Ну вы поняли.
Такого бы человека встретил Левин, и наверное дело кончилось бы относительно неплохо.
Но он встретил Душана. И тот пообещал Володе сверхзадачу для сверхчеловека — ну как тут устоять?
— Смогу! Конечно смогу!
С энтузиазмом откликнулся молодой подпольщик. Кажется, если бы старший товарищ сейчас предложил ему, скажем, застрелить губернатора или вообще на царя покуситься, он ответил бы тоже самое, даже с той же интонацией.