Просмотр сообщения в игре «Эсер без бомбы — не эсер»

20:00

Присыпать тормозной башмак снегом было плохой идеей, да и сам Анчар, выглянув в промежуток между вагонами, понял это: пускай снег и покрывал ровной очень белой кисеёй шпалы и дорожки между путями, но так высоко, чтобы полностью скрыть рельсы, ещё не нападал, — стальные полосы тускло тянулись поверх снежного покрова; чтобы скрыть тормозной башмак под снегом, потребовалось бы насыпать целый сугробчик, высокий, неестественный и приметный. Но идея поставить на пути тормозные башмаки всем понравилась, хотя, конечно, солдаты на дрезине могли бы заметить и их, особенно если у них там была включена фара (у Вестика спросили про неё, но он не мог сказать, тем более что видел дрезину днём).

— Хорошо, — сказал дядя Сажин, который как-то сам собой принялся всем распоряжаться. — Мы с Васей сейчас посмотрим башмаки вон с того конца, — показал он на дальний от вокзала хвост состава, — а вы посмотрите там, у депо этого их.
— Э, не, — решительно отказался Гренадер, — я туда не пойду, там солдаты.
— Что, прямо там в депо сидят? — спросил Чибисов.
— Я точно не знаю, где они сидят, но где-то там рядом в нас стреляли. Могут быть и в депо запросто, — ответил за Гренадера Никанор.
— Скорее всего, там и сидят, — подал голос Даня. — Тоже, небось, все залубели, где-то греться им надо. Не, я с Гренадером согласен, я туда тоже не пойду.
— Ладно, ладно, — отозвался дядя Сажин, — поглядим с этого конца только. Небось, пару башмаков да найдём.

Действительно, искать тормозные башмаки долго не пришлось — пара их оказалась под колёсами крайней теплушки как раз того состава, третьим вагоном в котором шла цистерна, так что снимать их всё равно бы пришлось. Дядя Сажин с Васей повозились немного и скоро притащили два тяжёлых чугунных полоза с ручками.

— Ну ладно, орлы, — сказал дядя Сажин, оглядывая отряд. — Сейчас будем вагоны расцеплять и вот те две крайние теплушки оттаскивать вон на тот путь, — показал он на соседнюю колею, состав на которой был короче и где до стрелки оставалось ещё место, чтобы поставить туда два вагона. — Значит, мы все как есть крепкие мужики берёмся за эти две энтевешки и отвозим их вон туда за стрелку, затем там останавливаем. Потом вот барышня нам стрелку переводит, и мы толкаем энтевешки обратно, и они входят аккурат вот на этот путь. Так, — железнодорожник по-хозяйски оглядел отряд. — Пойдём, барышня, я научу, как стрелку переводить.

Дядя Сажин, Гера и ещё несколько заинтересовавшихся вышли из ущелья между стенами товарных составов (снова хлёстко ударил ветер, забил в лицо снег) и подошли к стрелке — столбу с фанерным щитом в форме то ли лиры, то ли греческой амфоры. Сколько раз и Анчар, и Гера, да и кто угодно видели такие щиты из окна поезда, подъезжая к какой-нибудь станции, а вот никогда не задумывался, зачем они нужны, какой смысл в этом щите, в столбе, на котором он укреплён, в поворотной перекладине на уровне пояса. А вот, оказывается, всё это имело своё назначение, было не просто так, и даже вычурная форма щита, вероятно, была сделана такой с умыслом, чтобы сразу было понятно, что этот знак отмечает.

— Значится так, барышня, — принялся объяснять дядя Сажин, — вот это есть как есть стрелочный механизм. Тебя как величать, я запамятовал? Гертруда Эдуардовна? Вот смотри внимательно, Гертруда Эдуардовна, ничего сложного. Берёшься вот так за вот эту крестовину и вот так вот… — дядя Сажин закряхтел, подналёг на перекладину, поворачивая её вокруг столба, — ах ты, дрянь, примёрзла… вот! — перекладина с ледяным хрустком поддалась, повернулась на 90 градусов, за спиной что-то металлически лязгнуло: две загибающиеся стальных полосы отошли от примыкающих рельсов. — Вот и всё. Назад легче будет. Я сейчас ставлю стрелку в нужное положение, — железнодорожник подналёг на перекладину, переместил её обратно (это и правда вышло легче), — а ты, пока мы вагоны вон туда не выкатим, ничего не делай, поняла, Гертруда Эдуардовна? А как выкатим и остановим, ты берёшь и переводишь эту стрелку обратно, вот как я в первый раз делал. Хорошо поняла, Гертруда Эдуардовна? Ну-ка повтори, что делать будешь. Хорошо, тогда стой здесь, — удовлетворённо кивнул дядя Сажин и с остальными пошёл обратно к вагонам, где Вася уже заканчивал разъединять винтовую сцепку между цистерной и вторым от конца товарным вагоном. Всё-таки дядя Сажин не удержался от того, чтобы уже от вагона не крикнуть Гертруде ещё раз: — Пока ничего не дёргай! Я скажу, когда переводить.

— Ну ладно, мужики, давай берись за вагоны, толкать будем, — сказал он остальным, собравшимся около теплушек. Балакин отложил бомбу на снег, взялся за бурый борт хвостового вагона, Никанор с Гренадером встали за второй теплушкой, кто-то полез на другую сторону, чтобы взяться за борт там. Анчару нашлось место у самой двери второго вагона, у надписи белым трафаретом «40 человѣкъ 8 лошадей»: как раз удобно получилось взяться за железную ручку у сдвижной деревянной двери.

Он уже упёрся плечом в борт вагона, дожидаясь команды, но дядя Сажин вместо этого обратился к Зефирову, стоящему перед Анчаром, у заднего края первого вагона:
— Э, не, юноша, ты тут не вставай, — взял он студента за плечи и отвёл, показав, где встать лучше. — Не стой у буферов: я таких, как ты, знаю — залезешь между буферами, тебе потом грудь так раздавит, что родная мамаша в трупецкой не опознает.
— У меня нет мамы, — грустно сказал Зефиров, покорно становясь за широкой спиной Вестика.
— Царствие небесное, конечно, а у буферов всё-таки не стой, — покачал пальцем дядя Сажин. — Ну что, все взялись? Давай, на раз-два-три: раз, два, три!

Анчар упёрся ногами в подмёрзший гравий, налёг плечом на выкрашенную бурым скобу, и сперва коричневая громада вагона была так неотзывчива, что показалось, что своротить её невозможно, что это то же, как пытаться сдвинуть каменную стену, но вдруг вагон поддался, мягко, будто валясь куда-то, пошёл под плечом вперёд и очень плавно, беззвучно покатил — только буфера между первым и вторым железно громыхнули, отозвавшись судорогой по всему телу вагона. Оказалось, что катить вагон всемером действительно несложно, не трудней, чем толкать перед собой гружёную тачку — знай себе налегай плечом да переставляй ноги.
— Давай, давай, давай, — подбадривал дядя Сажин, то забегающий вперёд, то отстающий. Проехали мимо Геры, стоящей у стрелки, и дядя Сажин скомандовал, маша руками на манер волны: — А ну тормози! Тихонько, тихонько замедляй его, тяни на себя. Шагай-шагай, не останавливайся, чёрт! — кто-то за Анчаром упал на гравий, видимо, попытавшись разом остановить махину, упершись ногами в гравий. — Ай, дурак! — крикнул дядя Сажин, — благодари Бога, что не под вагон упал!
— Неловко вышло, — послышался одышливый голос Чибисова, поднимающегося с земли. Вагоны тем временем замедлялись, буфера снова гулко пристукнули друг в друга и разошлись, натянув сцепку. Наконец, вагон, чуть дёрнувшись, замер. Все оглянулись на пройденный путь, кажется, сами удивляясь, что две таких махины столь легко удалось оттащить шагов на сто от теряющейся уже в снежной мути цистерны.
— Переводи стрелку, барышня! — приложив руки рупором, крикнул Гере дядя Сажин, и та налегла на толстую железную перекладину и провернула её, снова отведя косо уходящую вбок пару рельсов от прямой колеи.
— Ну, взялись, потащили! — скомандовал дядя Сажин, и все, развернувшись, поволокли вагоны в обратном направлении. Как и в прошлый раз, вагон легко стронулся с места, плавно набрал ход: в общем, всё оказалось действительно несложно.

— Не, рано затормозили… — командовал железнодорожник, когда вагоны уже въехали на путь, соседний с тем, где стояла цистерна. — Давай ещё чуток вперёд!
— Зачем? — спросил кто-то из казанцев из-за спины Анчара. — Так не сойдёт, что ль?
— Так не сойдёт! — гаркнул железнодорожник. — Хвост за пределом, габариту цистерне не хватит. Говорю, убирать проход надо, так не пререкайся!

Пока мужчины опять сдвигали пару вагонов, убирая теплушки за предельный столбик, потом заново их тормозили, Гера так и стояла у стрелки под хлёстким острым снегом, рвущим поднятый воротник шубки, серо мельтешащим перед глазами как те мушки, которые, бывает, затмевают взгляд, когда резко поднимешься. Жутковато было стоять так одной — не так, может, жутко, как раньше у белой будочки, но всё же очень неестественен, непривычен глазу был этот тонущий во тьме железнодорожный пейзаж, и мозг сам начинал достраивать фантомные образы: тёмные очертания товарных вагонов начинали казаться огромными сундуками, гробами, комодами, указатели со щитами на столбах — костлявыми пугалами, и то там, то тут перенапряжённый взгляд вылавливал во тьме слабые огоньки: кажется, вот сверкнуло что-то, а присмотришься — ничего, химерный всполох, обман зрения, уставшего глядеть в рябящую снегом мглу. И сначала, в очередной раз оглядываясь по сторонам, Гера подумала, что свет со стороны Николаевского вокзала иллюзорен — и лишь приглядевшись, поняла, что нет, через кружащий снегом мрак мутно, но уже отчётливо пробивается белый ацетиленовый фонарь. Свет пока не приближался — кажется, его источник остановился где-то у того краснокирпичного кубоватого здания, которое все называли депо.