«Так, теперь спокойно, товарищ Кассандра, на тонкий лед ступаешь. Надо идти очень осторожно, а то уж больно легко провалиться», убеждала себя Гера, с поощрительной улыбкой слушая восторженную мечтательницу. Варя, сама того не осознавая, оказалась скрытой революционеркой, пламенной, горячей и восторженной, как и подобает юному наивному созданию. Сама Гертруда была ее не сильно старше – в матери уж точно не годилась, но рядом с девочкой чувствовала себя взрослой и опытной. Это пламя страстей ей было близко и понятно: хотя природная северная сдержанность и позволяла ей держать в узде порывы души, но это не значило, что их не было. Она точно так же хотела идти к своей Высокой Цели, хотя и шла к ней немного другим путем.
- Скотину…, - протянула Гера со своим акцентом, - и верно, человека очень уместно сравнивать со скотиной. Так и делают – они, - выделила она слово. - И вы это точно подметили, Варвара Дмитриевна, к скотине относятся лучше, чем к человеку, потому что там, где животное падет, человек лишь потуже затянет пояс, вздохнет и продолжит работать. L'habitude. Кстати, переведите мне тогда, раз уж мы о привычках говорим: old habits die hard.
Вот в этом и проблема. Раз человек способен работать в стесненных условиях, зачем о нем заботиться? Не выдержит этот – придет другой. Людей много, а свято место пусто не бывает. Экономика-с: зачем платить больше, если можно сберечь деньги себе на потребу? Экономика. Вот только слепая и одномоментная, без взгляда в будущее. Вот уж точно, наши дельцы и помещики en masse живут по принципу: après nous le déluge, после нас хоть потоп. Есть те, кто мыслит дальновидно, как ваш батюшка, но таких мало.
Снова дав Варе паузу обдумать все, Гера нарочито-медленно поднялась и, заложив руки за спину, прошлась по комнате, говоря словно сама с собой:
- Болезнь… Да, подобная слепота – проблема нашего больного общества, и ему нужно лекарство. Но вот какое? Бунт, вы сказали. Да, этот вариант напрашивается первым. Но разве это лекарство? Нет!, - голос повысился, слово прозвучало резко и сухо, как удар розгами, - Это еще одна болезнь, как словно от головной боли рубить шею.
Успокоившись, она продолжила уже мягче:
- Выкопать дубину народной войны легко, и легко поднять новую пугачевщину. Вот только первыми туда пойдут разбойники и грабители всех мастей, и будут убивать и грабить всех, кто хоть на пол-головы возвышается над остальными. Они ограничены и темны – не потому, что плохи сами, а потому что ничего кроме не видели и не знают, и отличить рачительного хозяина от мота не смогут, да и не захотят. Это значит, что все сгорит в огне, прежде чем весь мир не поднимется против новых пугачевцев. Все пойдут за сохранение прежнего, и обновления не случится. Напротив, усилится позиция реакции.
Нет, - Гертруда покачала головой сокрушенно, - лечить надо сверху, а не снизу. Подстегивать власть имущих кнутом, чтобы они бежали куда надо. Не массовое восстание, а точечные уколы. Мот и держишь рабочих в черном теле? Приговор: смерть. Расстреливаешь невинных? Приговор: смерть. Пытаешься всех превратить в бессловесный скот? Приговор: смерть. Пытаешься, чтобы один народ служил другому? Приговор: смерть. И тогда те, кто не захотят умирать, будут вынужденно, из-под палки, но делать то, что нужно Державе, а не им и ах кошелькам.
Вы спросите – а как же невинные? Да, могут пострадать и они: но это будет малая кровь по сравнению с бунтом. Да, можно даже взорвать завод с рабочими и взвалить вину на хозяев и власть: это не приведет к бунту, но усилит недовольство и ослабит их позиции. Придет успех: но за него придется заплатить чужими жизнями и своей душой.
Но большей плата будет за бездействие. Умыть руки, как прокуратор Пилат, и бездействовать? Грех еще более страшный: молчание, ведь человек не овца. Кто хочет чего-то сделать для других, должен быть готов на самые решительные поступки. Готов умереть за незнакомых людей ради хотя бы еще одной всеобщего счастья для всех в будущем. Готов устранить тех, кто мешает.
Эстляндка замерла, повернувшись лицом к Варе и глядя ей в глаза сверху вниз. Она чеканила слова, и каждое звучало ударом маленького молоточка:
- Варвара, дочь Дмитрия. Я не зову, не предлагаю, не агитирую. Я просто спрашиваю: а ты могла бы и хотела бы поставить свою жизнь ради того, чтобы не страдали другие, чтобы из десяти детей в семье выживало больше одного-двух, чтобы женщины в тридцать не были похожи на шестидесятилетних старух, а мужчины не шли воровать и убивать, чтобы прокормить семью? Ты готова? Спроси не меня, но саму себя, и найдешь ответ в душе.