Зефиров скоро вернулся, одетый в серое пальто, с картузом на голове и шарфом вокруг шеи.
— Ну-ка дай, — протянул он руки в варежках к Балакину, держащему бомбу, и тот с облечением передал снаряд химику. — Я уж лучше сам пока понесу, — прокомментировал Зефиров, — у меня рука точно не дрогнет. Как руки затекут, я кому-нибудь из вас отдам.
— Да я запросто понесу, — с готовностью сказал Балакин, которому, кажется, было стыдно за свой испуг.
С предложением Анчара согласились все. Спустившись по пустой типографии на улицу, разделились: Анчар с Герой пошли впереди, а Зефиров с печатниками за ними. Сейчас сумерки окончательно сменились глухой декабрьской ночью, и сложно было поверить, что всего шесть часов вечера: не работало уличное освещение, большинство окон были темны, как в полуночный час. Мелкий колючий снег усиливался, грозя перерасти в настоящую метель: тянулись по обледенелой панели улице змеи позёмки, ветер срывал с сугробов волны свежего, не слежавшегося ещё снега, жгуче хлестал по лицу. Несмотря на усиливающийся снег, не теплело: наоборот, из-за ветра казалось, что стало ещё холоднее, и непонятно было — остался ли кто-то в этот собачий холод на баррикадах, в открытых всем ветрам солдатских бивуаках на бульваре? Улицы были пусты, но где-то ещё кто-то сражался — одиночно, уже не сплошным треском, хлопали далёкие выстрелы с разных сторон.
На пустых тёмных улицах, по которым они шли — в Никоновском переулке, у Екатерининского парка, в Самарском переулке, — было тихо и пусто: лишь раз мимо навстречу ним проехал извозчик с каким-то насмерть перепуганным барином в санях да встретилась пара прохожих. Не было в этих местах и баррикад, и Анчар с Герой успели было подумать, что вооружённые люди здесь им уже не встретятся, — и, как выяснилось, ошиблись.
18:25
Ведущая к Виндавскому вокзалу Мещанская улица, на которую они вышли, была так же темна и покинута, как другие, и Анчар с Герой совсем не ожидали, что из чёрной занесённой снегом подворотни наперерез им вдруг выскочат, обступая, трое человек с револьверами.
— Опачки! — с глумцой воскликнул один, в кожаной кепке, в полушубке, с рыжей щетиной, наставляя на Анчара полицейский наган с оборванным шнуром. — Чё так поздно по улице гуляем, буржуазия? Кошелёчки достаём, взнос на революцию делаем. Цепочки, колечки, часики, — перевёл он ствол на Гертруду, — всё снимаем сами, дамочка, а то в переулочек заведём и там поможем.
— Вась, Вась, — вполголоса позвал его другой налётчик, показывая за спину Анчару, откуда приближались Зефиров с печатниками. Те шли спокойно, не доставая револьверов: видимо, им из-за снега было непонятно, что тут происходит.
— Это чё у него, бомба, что ль? — тихо откликнулся Вася, и Анчар с Герой не могли не отметить приметливость налётчика — не каждый бы безошибочно распознал в жёлтом жестяном цилиндре в руках студента адскую машину, а этот распознал. Вряд ли простой бандит с Хитровки мог знать, как выглядят бомбы: выходит, что этот уже где-то такие снаряды видел.
В это время третий налётчик, крупный, полный, наставив ствол на Зефирова, закричал:
— Ну-ка брось бомбу! Брось бомбу живо!
— Ты чего, дурак??? — недоуменно и гневно закричал Зефиров, державший бомбу у груди. — Куда мне её бросить, в тебя, что ли? Жить надоело?!
— Э, э! — Вася тоже наставил ствол на Зефирова с печатниками, которые, наконец, сообразив, в чём дело, потянулись за оружием. — Ну-ка ручки из карманов вынули! — и Чибисов, у которого пистолет был за пазухой, действительно, медленно поднял пустые руки, а вот Балакин, браунинг которого был в боковом кармане шинели, вынимать руку из кармана не спешил.