- Спасибо, - серьезно кивнула Гера, - мне это и вправду важно. А что хорошо, что плохо… Одно время только и покажет. То, что говорят сейчас, и то, что об этом будут говорить те же самые люди через десять, через сорок лет, будет очень различно. К тому же сейчас правят бал эйфория и восторг, а это всегда влияет на мнение.
Оглядевшись по сторонам и прислушавшись к недалекой пальбе, девушка печально вздохнула и, понуро опустив голову, снова надела шляпку. Н-да, слушать про то, какой подход к революции наилучший, у нее получается гораздо лучше, чем рассуждать. Или если рассказывать, то в рамках парадигмы чужого мировоззрения, потому что когда дела доходит до собственных взглядов, то мигом всплывают все сомнительности и нелепости.
Слушала монолог Анчара она внимательно, не перебивая и не сводя с оратора холодных темных глаз. Пускай такая напряженность и собранность Гертруде несколько претили, но сейчас она должна была, да что там должна – обязана внимательно выслушать, быстро понять и, взвесив все pro e contra, прислушаться к себе и дать ответ. Слишком уж важным оказался этот случайный разговор, важным и крайне необходимым.
- По убеждениям или за компанию?, - заправив за ухо выбившуюся прядь, девушка повторила вопрос, - Сложно сказать утвердительно то или иное, - Сначала ходила к знакомым maman: толи эсерствующим актерам, толи актерствующим эсерам. Слушала, внимала, думала. Сравнивала с убеждениями отца и его коллег, слушала Константина Яковлевича и Ивана Ивановича, у которых работала. Само собой, при первой возможности вошла в ряды прогрессистов. С эсерами от театра продолжала общаться за компанию: с ними было весело и интересно, да.
А потом потихоньку начала склоняться к тому, что одними словами и экономикой свободы не добиться: сказалось и то, что стала общаться с людьми иных политических взглядов. К неудовольствию papa стала, с его точки зрения, радикалкой, и, как он говорил, эсерствующей, как мать, даже хуже. А я и вправду поняла, что за свободу и волю себя и других надо не только торговлей и агитацией заниматься, но и уметь за нее биться. И бить.
Но в двух партиях одновременно не будешь, верно? Так что с эсерами я все больше просто общалась. А потом, когда в Эстляндии подняла голову революция, и Аула – наше революционное правительство, провела выездную сессию в Ревеле, решено было налаживать межпартийное взаимодействие и кооптировать меня, как самую близкую по убеждениям, в ряды эсеров – благо с товарищем Тэемантом – его Дурново назвал «королем Эстонии", слышали?, - я была знакома.
Я все это, - она смущенно потупилась и даже немного зарделась, - к тому, что пока что вы можете подумать, что я с ПСР так, за компанию, а сама как есть абсолют эстляндская националистка. Но я и вправду чувствую, что мне ближе ваши убеждения. Хотя и, наверное, - голос Геры дрогнул, - с некоторыми остзейскими особенностями.
Выбирая же между крестьянином и рабочим, землей и заводом, террором индивидуальным и террором массовым, революцией и экспроприацией – я выбираю везде первое. Большинство моих соотечественников – крестьяне, трудящиеся на немецких баронов, которым принадлежит наша земля. А ведь крестьянин, он кто? Соль земли, а значит, все на нем держится.
То, что хотят эсдеки, как ты рассказываешь, - у нас их попросту нет или почти нет, - это замена одного царя на другого, замена дворянства на рабочих, а по сути – то же самое угнетение. Только мнится мне, что тут будет как с нуворишем, дорвавшимся до кресла градоначальника – как можно быстрее урвать себе, а дальше – хоть трава не расти. Диктатора защитят пролетарии, что кормятся с его руки. Забавно, кстати, что в Древнем Риме пролетариями называли самых деклассированных элементов, верно?
Так что не могу не согласиться, что вождизм – худший сценарий революции, что можно придумать. И с такими новыми царями, буде они появятся, надо бороться также, как с нынешними. Что же до мыслей моих о массовом терроре… Это не основной инструмент, а лишь дополнение к террору индивидуальному. Средство дополнительного убеждения, но не способ захвата власти. И если без него можно будет обойтись, то будет хорошо. Побуждение народа присоединить свои голоса к нашему – вот цель всей этой жестокости.
Вот только… Просто рассуждать о массовом терроре. Просто смотреть на покойников в анатомическом театре, да и видеть погибших на улицах не столь страшно. А вот понимать, что они, невинные, погибли по твоей вине… Я не знаю, готова ли я к этому на деле. Я верю, что не дрогнет моя рука, если я буду целиться в негодяя при власти, но оборвать жизнь простого человека, или тем паче десятка человек, что оказались не в то время и не в том месте… Скажу честно: не знаю.