Да уж, грехи наши тяжкие… Все-таки изволить пребывать под артиллерийским обстрелом – это не то, как Гера себе представляла революцию. Для себя, по крайней мере. Девушка наивно полагала себя отважной и готовой умереть за Идею, но то, что происходило на Тверской, камня на камне не оставило от этой уверенности. Ведь одно дело, когда тебе в горячее сердце стреляет прячущий слезы молодой красивый юноша, волею судьбы ставший врагом, и совсем другое – умереть от осколка пущенного невесть кем снаряда. Более того, умереть не сразу, а лишившись, например, ног, чувствовать, как жизнь утекает из тебя. Лежать на татуированном кровью снегу и смотреть в равнодушное небо… Кассандра аж всхлипнула от жалости к самой себе, почти нашедшей такой печальный финал.
Но, слава Богу, она была не одна. Спасибо Анчару – несколькими словами, вроде бы простыми и банальными, подбодрил и успокоил. Взглянув на мужчину снизу вверх, девушка благодарно кивнула:
- Спасибо. Я ни сколечко не ушиблась, а если бы и да, это мелочь по сравнению с тем, что вы спасли меня. Так что если уж кто храбрец, то это вы. Быстро понять, что делать, да еще растерянной мне помочь…
Да, подождем, - уверенно кивнула Гера, - а потом пойдем. Раз уж обещали им и себе, надо делать. Debes, ergo potes.
Поежившись от холода, девушка поправила баволетку и покосилась на стряхивающего порошу Анчара. Вот уж кому погода не страшна: таким людям что зной, что стужа, что враги – все едино. Преодолеют с гордо поднятой головой и не пикнут. Наверное, именно о таких только и можно было нынче сказать - ecce homo.
А она, что она? Кукла глупая! Хорошо хоть в панику не ударилась, возопив и убежав. Стыда потом не оберешься. Но гордиться тем, что не сделала хуже, было глупо – и того, как она себя повела, было достаточно. Гера презирала собственную трусость – как можно с таким настроем и с таким характером менять мир и следовать за мечтой? Следовало идти вперед и делать хоть что-то, чтобы хоть как-то реабилитироваться. Даже не в глазах спутника: тому страхи навязанной ему в спутницы барышни безразличны. Ей следовало оправдаться перед собой, доказать, что она может не только говорить.
Ведь Бог оказался к ней все-таки милосерден, хотя и не без некоторой доли иронии. Говорят, что первое крещение в бою назначено для каждого судьбою: и вот она в почти крещенские морозы опустилась в купель запорошившего мостовую снега, кланяясь тому, что Наполеон называл “богом войны”. Не видя неприятеля, имея только лишь одного человека в союзниках, абсолют чужая в чужом городе, она поняла, как страшна война: даже такая, как подавление восстания. Здесь была одна пушка, и на весь город – не больше нескольких тысяч сражающихся, и страх уже распростер свои крыла. А что было бы там, где гремит настоящий бой?
Тверской бульвар был в руках солдат, вяло и безынициативно наводящим себе некое подобие комфорта и неохотно постреливающими в сторону революционеров. Даже не по – а в сторону. В пору было радоваться бы, что враг столь бездеятелен, но Гера не могла – слишком много виделось но. Во-первых, солдатушки были словно калькой всего народа: телки, только и могущие грустно мычать: “что воля, что неволя, все равно”. И как без офицера они не были готовы сражаться за царя-батюшку, так и не были готовы повернуть оружие против него. Этим явно хотелось только одного: чтобы их не трогали.
У Геры даже возникло дурное желание подойти к одному из этих быков комолых, выхватить винтовку и, пальнув в воздух, прокричать: “Солдаты! Вы что, собираетесь спать вечно!? Берите оружие и идите на улицы, идите в бой! За царя или революцию – не важно, главное не поганьте город своим бездельем!”. Глупо, недостойно, но забавно. Улыбнувшись своим мыслям, девушка пришла к выводу, что единственный плюс в такой безалаберности был в возможности без допроса или, прости Господи, обыска пройти дальше. Что они, собственно, и сделали.
И все бы ничего, если бы чуть дальше, на Страстной, их не окликнул излишне бдительный подпоручик. Молодой человек был пока что вежлив и, вроде бы, не собирался проверять их на скрытое ношение оружия, или как там еще солдаты выявляют революционеров.
На обращение к ней Гера вежливо кивнула, позволив голосу чуть дрогнуть – ну растрогалась девушка, уверившись, что она в безопасности, это нормально:
- Härra ohvitser.
И вдруг резко, хлестко застучал пулемет. Кассандра сначала и вправду чуть дернулась, но потом, решив не останавливаться на достигнутом, от второй очереди снова вздрогнула и, ойкнув, постаралась укрыться за спиной Анчара. И только после благодушных слов офицера опасливо отступила из-за спины мужчины, благодарно и несколько неуверенно кивнув. Впрочем, на колокольню она все равно опасливо косилась.
А пока господа беседовали, девушка предпочла молчать, иначе не поймут-с. Гере оставалось только подивиться, сколь много искренности и испуганной нервности было в тоне “Коровкина”. А уж как лихо он перешел на шапку – оставалось только восхищаться. Воистину, пойди Анчар не в революцию, а в актеры – всенародная слава ему была бы обеспечена. Дай Бог, офицер окажется публикой неискушенной и безоговорочно поверит во все сказанное. Главное не переусердствовать – а то с подпоручика станется выделить пару солдат проводить несчастных до дома и оборонить от возможных угроз.