Гера собой сугубо гордилась: она смогла зажечь толпу, заставить себя не только слушать, но слышать, и в знак признательности получила радостные, исполненные ажиотажа крики «ура!». Рабочие готовы были идти с ней хоть к черту на рога. Ну, пока что с ней, а затем, если красноречие ей не изменит – и за ней. Вот что значит искренняя вера в правость своего дела и толика театральности!
Конечно, нашлись и отдельные farceur, готовые превратить своим балагурством в фарс любые начинания, но en masse толпа восприняла ее серьезно. И не просто серьезно, но равной: это ее, женщину, к тому же по виду буржуйку, чуждую и незнакомую! Аромат этой победы бил в ноздри не слабже кокаина, пьянил сильнее вина: это было незнакомое, но до одури притягательное чувство некой власти, некий первобытно-собственнический инстинкт, сливающейся воедино в фантазии с образом новой Жанны д'Арк, очищающей родину от скверны.
Вдохновенная и очарованная своими мыслями, ощущающая некое мистическое единение с людской массой – в полном соответствии с теософскими экзерсисами Блаватской, довольная Гера спустилась в толпу, готовая с уверенностью в сердце и пламенем свободы в глазах проследовать к Николаевскому, где те, кого столь долго угнетали, разожгут пламя освобождения. Ведь не зря говорится: «Можно принести в дом лучину и осветить его. А можно поджечь весь дом, разогнав тьму на многие мили вокруг».
И пускай вооружена Кассандра была только острым словом да улыбкой – чего явно было мало, чтобы справиться с солдатом с винтовкой, она была готова пройти путь до конца. Как там в Библии: «И пройдя долиной смертной тени, не убоюсь я»? Что же, она не боялась. Вернее, пугало ее только одно: сгинуть бесполезно и бесцельно, не приблизив ни на шаг того, о чем она мечтала.
Но воистину – одним революция есть жизнь и воздух, другим - vanitas vanitatum et omnia vanitas, а третьим и вовсе - беспредел беспределов и всякий беспредел. Не во всех сердцах она смогла добиться отклика, не все послушались команды Медведя. Были и те, в ком мещанская трусость восторжествовала над порывом - эдакие современные Обломовы и Акакии Акакиевичи современности. Сама судьба и Господня воля дали им возможность измениться, возвыситься. И они вроде бы приподняли голову, примкнув к революции, но не смогли выбраться из пучины бездействия и страха решать за себя. Снова сгорбились, опустились, согнулись, чтобы их не увидели свои, чтобы не нашла пуля. Они стали настолько душевно мал, что дальнейшему уменьшению уже не подлежат. Они, спрятавшиеся, скомканные, добровольно выбросили себя за борт истории – и Гертруда не собиралась их винить. Она просто, как собственно и Медведь, перестала их замечать. Их просто нет. Точка.
Раскрасневшаяся, разрумянившаяся, гордая шагала она в нестройных, но бесстрашных рядах бойцов с тиранией, этих пасынков свободы. Она знала, что те, кто сегодня умрет, умрут ради светлого будущего, ради царства свободы и равенства. Ради права для каждого самому выбирать свой путь – и ради независимой Эстляндии в том числе, хотя об этом московские рабочие вряд ли подозревали. Но так один маленький камушек, покатившийся с вершины горы, превращается в лавину, забирая с собой истосковавшиеся в неподвижности валуны ниже до тех пор, пока губительный поток не сойдет в долины, навек изменив их облик.
И как камни серая, несла эта лавина и Геру – вперед, вперед! Крутило, вертело, несло навстречу судьбе и переменам, словно палый лист. И слова сами складывались в строки, может простые и безыскусные, но идущие от сердца. Как можно зажечь огонь в сердцах других, когда не горишь сама?
Пусть не в ногу, пусть не строем,
Но шагаем дружным роем
Нас на бунт судьба влечет.
Сколько было, сколько будет – кто сочтет!
Криком мощным, словом дружным,
Страшным залпом многоружным
Революция идет.
Кровь и ветер дни и ночи – напролет!
Шум и гам, неумолчный тарарам –
Все жандармы от испуга по углам,
Ведь свобода познается по делам.
Тех кто против, всех сомнет и разнесет!
Шагай, народ! На бой, народ!
Здесь никто не отступится, не свернет!
Не сбавляй свой крепкий ход!
Нам винтовка лишь свободу принесет!
Под громкую, бравурную «Варшавянку» восставшие шли между фабричных корпусов к Пресне, к баррикадам, где стояли те, что решили обрести в борьбе право свое. И пускай порядку не прибавилось, но зато задора и революционного энтузиазма у каждого бы хватило на троих. По крайней мере, пока пули не свистели над головой.
Вот эта-то мысль о пулях и отрезвила Гертруду. Да, она позволила себе оказаться захваченной этим чувством единения и непобедимости, как в театре актер, чтобы лучше играть свою роль, сам переживает вместе с персонажем. Но чувства эти были, как и сама роль, коротки. В конце концов, в революционном движении достаточно восторженных гимназисток и курсисток, и Гера не собиралась становиться одной из них.
Вести за собой солдат и размахивать знаменем, будучи всего лишь в неглиже, хорошо на картине, а не в жизни. И уж точно не в московские морозы. Кстати, а почему восстание разгорелось зимой? Летом-то бунтовать куда как приятнее! Хотя, конечно, зов воли времени не выбирает. Хотя забавно было бы: «Товарищи революционеры! Революция откладывается в связи с досрочно наступившими холодами, просьба всех разойтись по конспиративным квартирам до потепления!».
Вернув себе такими размышлениями прежнюю стабильность, которая полагалась всякой себя уважаемой эстляндке, приотставшая было от Медведя Гера пробилась вперед. В глубине толпы что услышишь? Ничего. То-то же. А знать, что творится вокруг, нужно. Да к тому же и интересно.
Как оказалось, манэвр свой она сделала нельзя. Не прошло и получаса, как их гениальный командир решил озаботиться разведкой. И то дело: шагай они всей толпой, с казаков сталось бы загнать их в засаду и перебить как каплунов. А так не повезет сначала разведчикам. Мысль-то дельная, и как она сама сразу не догадалась?
…Под такие разные размышления Кассандра вместе с отрядом достигла одной из баррикад Большой Пресненской. Пахнуло начавшей становиться привычной атмосферой анархии: кто-то нес караул, сам не понимая, с какой целью; кто-то бездельничал и грелся у костра; другие строили заслон из подручных средств, ни в малейшей степени не заботясь о том, сможет ли он в реальности защитить хоть кого-то. Другие, странного вида люди со странными целями, валили зачем-то телеграфный столб.
А пока Медведь со своими присными ринулся на помощь борцам с современной связью, оставшаяся вместе с основной частью Гера неодобрительно озиралась по сторонам. Не нравилась ей идея отгородиться от лояльных войск укреплениями, не нравилась, и все тут. Войны выигрывают не обороной, а наступлением – это понятно даже ей, гражданской. А сидеть за баррикадой и ждать, когда к тебе придут солдаты, форменная глупость. От пушек и пулеметов хлипкая засека не спасет, только похоронит вместе с собой защитников.
Только, конечно, сидеть у костра и ждать врага куда как легче, чем наступать самим. Зато демонстрируется, что они – непоколебимые стражи революции, готовые отразить любой натиск. Особенно если для этого не надо напрягаться.
Тем временем Медведь умудрился склонить на свою сторону валивших столб рабочих: с фабрики Сиу, как услышала Гера. Что же, десяток кондитеров лучше, чем ничего. Главное, чтобы эти «индейцы» не стали бросаться с топорами и грязными матами на позиции «бледнолицых» казаков: эдакой пиесы по Майн Риду в революционно-русском колорите ни один здравомыслящий человек не переживет.
Зато у рабочих «племени сиу» оказался даже красный флаг. Тоже неплохо, кстати: может, хотя бы под флагом неорганизованная толпа обретет хоть какое-то подобие порядка. По крайней мере, отдыхавшие у баррикады студентики быстро изъявили желание присоединиться к отряду: устыдились, не иначе. Такими темпами вся их группа через пару застав волшебным образом превратится в какой-нибудь Первый Революционный Батальон имени Робеспьера, причем все слова в названии – обязательно с Большой Буквы, чтобы тонно было.
А пока Кассандра предавалась невеселым философским размышлениям, Медведь в очередной раз доказал, что он – не только человек действия, но и умеющий мыслить рационально. По крайней мере, его предложение казалось таким.
- Я согласна, - чуть помедлив, ответила Гера, это выглядит логичным. И у нас и вправду больше шансов. Тем паче, у меня-то с собой и оружия нет.
Товарищ Анчар, вы как, согласны? Если да, то нам хотя бы в общих словах надо продумать, кто мы такие, почему знакомы и что вообще делаем на охваченных революцией улицах. Тем более, раз уже познакомившись с недружелюбными к буржуям рабочими. Вдруг нас, не дай Бог, патруль остановит? Хоть врать будем складно.
Возможно нам, если что, следует назваться… ммм… женихом и невестой, или просто спасенной скромным героем барышней? Что вы меня ведете к себе, или к своему ближайшему знакомому домой, укрыть от мятежного сброда? Ведь я, ах-ах, только с вокзала прибыла, а чемоданчик так и остался в их грязных лапах! J'avais tellement peur! По крайней мере, так больше будет похоже на правду, ведь оно практически так и есть, n'est-ce pas?
И да, если придется друг к другу обращаться, то лучше не прозвищами, верно? Гертруда Эдвардовна Тениссон, - представилась она, плавно кивнув собеседнику.