Просмотр сообщения в игре «Эсер без бомбы — не эсер»

Вот кто сейчас в потолок выстрелил? Вот зачем он выстрелил? Что, лишние патроны у него есть?
— Да патронов достаточно! — оправдываясь, крикнул кто-то из толпы.
— Ну достаточно, так делись! — тут же крикнули на него. — Мне вот недостаточно!
— А у меня вообще револьвера нет! Буду шапками драгун закидывать! — глумливо крикнул кто-то.
— Всё правильно товарищ говорит! Не трать патроны попусту!

Когда Анчар закончил, рабочие так же, как после речи Медведя, загудели, разразились согласными выкриками (в потолок, однако, никто больше не стрелял). Глядя на лица обступающих ораторов в углу зала рабочих, Анчар узнавал их — не лично, конечно, но был ведь и он когда-то московским рабочим, давно, ещё до алзамайской ссылки, и всё было так же: не поменялась серая с чёрным неброская одежда — пиджаки на толстой ватной подкладке, полушубки с грязно-белыми овчинными отворотами, свитера толстой вязки, стоптанные сапоги, в руках — картузы, кепки, барашковые шапочки; не поменялись и лица молодых, недавно из деревни на работу в Москву пришедших парней — бритые, небритые, усатые, с папиросами в зубах — но поменялись взгляды, как в переносном смысле, так и в прямом: Анчар мог вспомнить, с каким угрюмым недоверием он встречался, когда пытался скрыто агитировать в цеху, как тяжело было собирать ячейку, чтобы что? Не революцию делать, не завод на забастовку снимать, а так, почитать брошюрку Лаврова, — но собрал ведь, и тут же ячейку кто-то сдал!

Не так всё было сейчас: перемену он заметил уже в прошлый приезд в Россию, когда летом возил динамит в Питер, но в Питере было понятно — Кровавое воскресенье там для многих было не просто ужасной новостью, а личным опытом, в один миг перечеркнувшим всё, что человек знал о стране, в которой живёт; а вот сейчас и в Москве во взглядах рабочих видел он то же самое: что они уверены в своём праве и силе, что они никого теперь не боятся, что они, наконец, поняли: все, кого власти только могут собрать, все от Варшавы до Владивостока жандармы, городовые, казаки, — лишь жалкая кучка по сравнению с огромной массой народа. И митинги они наконец-то полюбили, понял Анчар: славно вот так собраться толпой и послушать красноречивого оратора, и дело даже не в том, что оратор говорит, а что он обращается к ним, ищет их одобрения, и мнение слушателей, стало быть, ему важно — в кои-то веки мнение простого человека важно!

Пока Медведь где-то в стороне надевал пальто, отдавал какие-то распоряжения и кричал кому-то, чтобы с ним поделились шапкой, место Анчара перед рабочей толпой заняла Гертруда. То, что перед рабочими выступает женщина, не вызвало удивления — похоже, за эти дни в этом зале кто только не выступал, и рабочие слушали её сначала, казалось, даже с некоторым снисхождением, — вот, мол, какая барышня пригожая в шубке, и тоже перед нами тут речи толкает! Новость о восстании в Эстляндии они встретили воодушевлёнными криками — хотя, похоже, скорее дежурными, чем искренними: кажется, не все рабочие ясно понимали, где находится Эстляндия.
— Это ж рядом с Питером! — крикнули из толпы.
— Может, на Питер перекинется, а?! — последнее прозвучало как-то даже жалобно. Чтобы перекинулось на Питер, ждали все, и, если бы такая новость сейчас прозвучала, то, что бы там ни говорил Анчар, массового салюта в потолок было бы не избежать.

Но в целом речь эстонки зацепила слушателей, может, даже сильнее речи Анчара: дело было в пулемётной последовательности последних реплик — земля и воля, в борьбе обретёшь право своё: эти лозунги рабочим были хорошо знакомы и нравились, потому последнее восклицание Геры рабочие подхватили дружным «Ура!»
— Правильно говоришь, барышня! Давай с нами!
— А я так предлагаю, товарищи! — захлёбываясь от желания подурачиться, высунулся из толпы вертлявый парень, по голосу — тот же, что предлагал закидывать шапками драгун. Судя по всему, он был какой-то местный балагур: — Как мы Николаевский вокзал займём, захватим поезд и поедем в Финляндию помогать там помещиков жечь!
— В Эстляндию, дурак! — через хохот крикнули ему.
— А хоть и в Эстляндию, главно дело, чтоб первым классом!
— Ты захвати сначала! — добродушно хлопнул его по спине Медведь, протискивавшийся через толпу. — Дружина! — не оборачиваясь, громогласно возгласил он, — вперёд за мной!

Серая толпа с револьверами, браунингами и ружьями потянулась через узкие двери столовой на уходящую вверх от Москвы-реки широкую заснеженную улицу, и только когда все вышли, в беспорядке собравшись у крыльца, стало ясно, что толпа, во время митинга казавшаяся — ну, не то чтобы огромной, но внушительной, сейчас как-то сразу ужалась: внезапно оказалось, что в ней не более нескольких десятков человек.

К Медведю в это время с другой стороны улицы подбежала какая-то растрёпанная курсистка в платочке. «Типография Сытина», «драгуны», — неясно запричитала она.
— К Бунакову, всё к Бунакову! — отмахнулся Медведь. — Он за главного остался.
— А где искать Бунакова?
— Там где-то, — Медведь махнул рукой на столовую. — Ну, пошли! — крикнул он, и толпа нестройно двинулась вверх по улице. После душного тепла столовой сразу стало очень холодно: мороз усиливался, но низкое серое небо не прояснялось, сыпля колючим мелким снегом. А фабрика-то огромная — поняла Гертруда, глядя на кубоватые краснокирпичные громады зданий, здесь не менее нескольких тысяч рабочих трудится, а дружина — человек пятьдесят; и где же остальные? Сражаются где-то поодиночке? Сидят в общежитии, разбрелись посреди зимы по своим деревням? И столовая-то не пустой осталась: выходя вслед за рабочими, она заметила, что некоторые слушавшие речи выступавших и согласно ликовавшие вместе со всеми, на баррикады не торопились, оставшись в тепле столовой. Медведя, кажется, это не беспокоило — или, может быть, беспокоило, как бы не разбежалась, растеряв задор, всё-таки собранная дружина, и поэтому он вёл её быстро, широким шагом, за которым рабочие едва поспевали. Кто-то затянул «Варшавянку», несколько рабочих подхватили знакомую песню, и скоро уже весь отряд шёл по улице, громогласно распевая. Видимо, сейчас, на прочно занятой революционерами Пресне это можно было делать, не опасаясь внезапного нападения.



— А флаг! — вдруг спохватился рабочий Яша, шедший рядом с Медведем. — Флаг-то мы не взяли!
— А, — отмахнулся Медведь, тоже с удовольствием подпевающий. — Флаг по пути найдём! Ты вот что, Яша: возьми кого-нибудь одного и иди шагах в пятистах впереди нас. Если что-то увидишь, один пускай на месте остаётся, другой пулей ко мне! Понял?
— А то! — заулыбался Яша, которому роль разведчика, кажется, понравилась.



У Пресненской заставы отряд свернул на Большую Пресненскую. Здесь уже начинались баррикады, и, как и ближе к центру, на улицах, несмотря на мороз, было людно: горел сложенный посреди улицы прямо на трамвайных путях костёр, у которого грелись несколько рабочего вида людей, студенты в шинелях тащили снятые с петель кованые ворота на постройку очередной баррикады, в подворотне ломом с хрустом отрывали от земли примёрзшую бочку, на тротуаре сидела на укутанной бадье с пирогами толстая торговка (несколько рабочих отделились от отряда, поспешив к ней), а у закрытой винной лавки стоял, судя по всему, рабочий караул — двое переминающихся с ноги на ногу парней в тулупах с поднятыми воротниками и меховых шапках. И совсем странно выглядел за недостроенной низенькой баррикадой из ящиков, вывески «Часовой мастеръ» и дверей спиленный, но не желающий падать телеграфный столб, косо повисший на десятке проводов. Несколько рабочих под «ииии — раз!» тянули столб то в одну, то в другую сторону, силясь оборвать провода, — провода тянулись вслед, издавая неземной металлический свистяще-гудящий звук. Румяные от мороза мальчишки и праздношатающиеся люди с баррикады и тротуаров с интересом наблюдали за невиданным зрелищем.

— Стой, погоди! — завопили от столба цепочкой протискивавшемуся через проход в баррикаде отряду. — Сейчас упадёт, всех проводами посечёт!
— Вы с какого завода? — приставив руки рупором, закричал Медведь, останавливаясь у обледеневшей баррикады.
— Не с завода, а с фабрики Сиу! — крикнули ему.
— Из дружины?
— Да вроде как сами по себе!
— Ну раз сами по себе, то давайте с нами! Айда, ребята, поможем Сиу столб повалить!

К столбу направился ещё с десяток человек, в том числе и Медведь, и скоро уже провода поддались, вырвались из изоляторов на соседнем столбе и, с пронзительным струнным визгом взметнувшись вверх, хлестнули как плётка по кирпичной стене дома, выбив стекло, и замерли на снегу вместе с поваленным столбом. Дружина, гражданские строители баррикады и просто зеваки радостно закричали «Ура!».

— Ну что, с нами? — хлопая ладонью о ладонь, спросил Медведь у Сиу. — Оружие есть у вас?
— Да у кого как… А куда идём-то?
— Революцию делать идём! Ну, пошли! У вас красный флаг, кстати, есть?
— У нас-то? А вон, там у костра!
— Ну отлично, вот и флаг нашёлся! — довольно подытожил Медведь.
— Сейчас мы его принесём! — сообщили Сиу и пошли к костру, где, действительно, один из рабочих начал вытаскивать из-за пазухи обмотанное вокруг тела полотнище.
— Мы тоже с вами! — подбежали к отряду трое студентов, один с револьверчиком-«бульдогом», другой с шашкой на портупее городового, третий с наганом — видимо из той же портупеи.
— Хорошо, хорошо! — закивали им.

— Слушай, Анчар, — воспользовавшись остановкой, Медведь подошёл к Анчару и Гертруде, стоявшим вместе с отрядом. — Вы с товарищем Кассандрой тут как самые буржуи в нашей пролетарской среде выглядите, — действительно, надо думать, что господин в пускай и испорченном, но всё-таки швейцарском кашемировом пальто, брюках в мелкую полоску и блестящих галошах поверх штиблет и молодая дама в каракулевой шубке выделялись на фоне бедно одетой рабочей толпы. Если бы это была колкость, то Анчар мог бы ответить, что Медведь сам в Женеве не в обносках ходил, а зачастую и небольшие выделяемые партией деньги тратил на дорогие костюмы: была у него такая слабость; но Медведь, кажется, не шутил. — Вот чего, — сказал он, обращаясь к обоим, — ты, Анчар, говорил, что к Марсианину можно послать кого: так чего б вам вдвоём через центр не пройти? Наших-то ребят за версту видно, откуда, а вы за буржуев сойдёте, к вам не придерутся. Что пальто порванное и шапки нет — наврёшь чего-нибудь, что напали на тебя тут. Только, это самое, имейте в виду: говорят, что войска, у кого оружие находят, сразу без суда расстреливают. Я сам не знаю точно, но так говорят.