По мере того, как Гера говорила, лицо товарища Медведя становилось всё более удивлённым и озадаченным, особенно когда гостья с балтийских берегов перешла к рассказу о своей миссии. Было видно, что Медведь едва сдерживается, чтобы не выпалить: «Какая Эстляндия, какая Аула, вы что, не видите, что здесь творится, какое мне дело до товарища Теэманта?». Но Медведь всё-таки был профессиональным революционером и партийцем, поэтому, дождавшись окончания рапорта (по-другому и не назвать), ответил серьёзно, хоть и нетерпеливо:
— Ну что ж, товарищ Кассандра, позицию нашей партии по национальному вопросу вы знаете: Учредсобрание, самоопределение. Кооптировать вас в какой-то орган я пока не могу за фактическим отсутствием таковых. Впрочем, вечером мы будем собирать здесь совет, вы сможете выдвинуть свою кандидатуру на баллотировку, — непонятно, насколько серьёзным было это предложение. — Товарищу… — фамилию руководителя эстонских революционеров Медведь повторять не решился, — товарищам Эстляндии, в общем, привет! Если у вас там какая-то каша сейчас заварилась, можете выступить внизу перед рабочими, рассказать им. Только предупреждаю, — окинул он Геру внимательным взглядом, — у нас там ребята простые, от станка: не знаю, как они вас поймут. Смотрите сами, в общем. Так что вы там говорили? Каретный переулок?
Гера ответила, что не переулок, а площадь, и повторила донесение товарища Марсианина.
— Что-что? — переспросил Медведь. — Марсианин на Каретной площади? — видимо, в первый раз руководитель восстания пропустил мимо ушей эту кличку, а сейчас склонился над картой. Анчар знал, что Медведь родом не из Москвы, и потому в топографии города он ориентировался нечётко. — Какого чёрта он там делает?! — рявкнул Медведь, найдя отмеченное красным кружком нужное место. — Он же должен был быть на Николаевском вокзале!
Гера заметила, что на Николаевский она прибыла из Петербурга позавчера вечером, и тогда вокзал был полон жандармов и солдат. Более того, и сегодня утром на Каретной площади люди говорили, что Николаевский вокзал до сих пор восставшими не взят.
— Ясно, — тихо и мрачно сказал Медведь, не отрывая взгляда от карты, и ненадолго замолчал, что-то обдумывая. Анчар заметил, что все три расположенные рядом вокзала на карте были отмечены красными кружками. — Хорошо! — решительно сказал Медведь и рывком снял висевшее на спинке стула серое драповое пальто самого пролетарского вида. — Николаевский нужно брать, это нужно делать сейчас. Будем собирать дружину, значит. Ты со мной? — полуутвердительно обратился он к Анчару. — Товарищ Кассандра, пойдёмте тоже с нами: покажете, где по пути чьи силы стоят. А то от карты никакого толку, только бумагу марать!
Втроём они вышли в коридор. Конвоиры Анчара уже ушли, куда-то пропал и один из охранников, и дверь охранял только тот с кинжалом из рашпиля, который всё пытался завязать разговор с Герой.
— Яша, мы брать Николаевский вокзал идём. Ты с нами? — сходу обратился к нему Медведь.
— А то! — непонимающе, но воодушевлённо ответил Яша, бросив взгляд на Геру. Было видно, что, если бы Медведь предложил ему сейчас идти штурмовать Зимний дворец, Запретный город китайского богдыхана или Южный полюс, тот бы так же, не раздумывая, отправился бы за ним.
На полпути к лестнице на первый этаж они наткнулись на двух кухарок, одна из которых несла медный, блестящий, с сизоватой окалиной и сладко тянущий угаром самовар, а другая — блюдо с заварочным чайником, стаканами в железных подстаканниках, бутербродами с толстыми кружками бурой колбасы и закутанной полотенцем кастрюлькой, от которой горячо пахло масляной варёной картошкой.
— Назад неси, тётя Маруся! — весело, как ни в чём не бывало, на ходу обратился к одной из них Медведь. — Мы революцию делать идём!
— Да не сбежит от тебя твоя революция, Мишенька! — взмолилась пожилая полная кухарка, уверенно несшая самовар, перехватив ручки полотенцем. — Поешь хоть чего, а то ж в голодный обморок грохнешься!
— Сбежит-сбежит! — задорно возразил Медведь, не останавливаясь. Кухарки развернулись и пошли за ним. — Революция такая штука, тётя Маруся, её за хвост надо хватать, пока момент! Рабочим вон снеси, они спасибо скажут!
— Да они скажут! — язвительно фыркнула вторая кухарка, помоложе. — Они жрать-то за просто так горазды, да только вместо спасибо!…
Будто подтверждая слова кухарки, охранник Яша на ходу выхватил с блюда бутерброд.
— Спасибо, Лушенька! — с набитым ртом довольно сказал он кухарке с блюдом, которая скривилась и чуть не плюнула.
Спустившись в галдящий дымный зал столовой, Медведь сунул пальто в руки доедавшему бутерброд Яше и сходу легко взобрался на стол, встав между пустых мисок, стаканов и газет. Он залихвацки, заложив два пальца в рот, пронзительно засвистел, и Анчар вдруг вспомнил, откуда родом Медведь — из Саратова, с Волги: показалось вдруг, что Медведь должен, как Степан Разин какой-нибудь, сейчас по-разбойничьи закричать «Эй, братва! Сарынь на кичку!»
— Братья рабочие! — громогласно воскликнул Медведь, перекрикивая шум, привлекая общее внимание. Шедший в дальнем конце зала спор остановился, рабочие начали оборачиваться, стекаться к столу. — Братья рабочие! — повторил он уже примолкающей толпе. — Вы тут все нашей партии социалистов-революционеров, вы все меня знаете, я Медведь! — видимо, последнее было сказано для тех, кто в лицо Медведя всё-таки не знал. — Дело наше, братья, в опасности: Николаевский вокзал не взят!
— Взят же! — одиноко крикнули из толпы.
— Не взят! — отрезал Медведь, — фактически не взят! Но мы это дело собираемся поправить! Почему это важно, товарищи? Вот почему: через Николаевский вокзал из Питера генералы могут прислать подкрепление. Местные войска мы хорошо жмём, это вы знаете! А если свежих пришлют, всем нам туго может быть! Поэтому Николаевский вокзал нужно брать немедленно!
— А почему не Кремль? Может, на Кремль? — закричали из толпы.
— Чего ты в Кремле не видел? — тут же обернулся на крик Медведь. — Или цветы на памятник хочешь положить? — в толпе засмеялись. В Москве прекрасно помнили историю с возложением рабочими цветов на кремлёвский памятник.* Осадив возражавшего рабочего, Медведь продолжал:
— Кремль что? Чепуха! Медем с Дубасовым** сами себя в нём заперли, ну и пускай сидят там, дураки! Никуда они из Кремля не денутся, если мы плотно окраины обложим, чтобы ни одна мышь не проскочила! А пока обложили неплотно, раз не все вокзалы ещё взяты! Вот как возьмём, как линию остановим наглухо, так можно будет и о Кремле думать — тогда Медему точно капут, а Дубасову-адмиралу — настоящая Цусима! И, — в порыве вдохновения запальчиво продолжал он, энергично взмахнув рукой, — раз он адмирал, то мы его после победы пристроим по прямому назначению: командовать подводной флотилией жандармов в Москве-реке!
Толпа расхохоталась, взвилась, кто-то выстрелил в потолок, с которого посыпалась штукатурка. Рабочие, до того внимательно, жадно ловившие каждое слово Медведя, сейчас бушевали, кричали, заходились радостным воодушевлением. Было видно, что с толпой говорить он умел.
— Так ведь, братцы?! Так?! — подбадривал рабочих Медведь, оборачиваясь то в одну сторону, то в другую. — Покажем им?! Ну, кто с оружием, пять минут на сборы и давай за мной!
— А куда записываться? — подбежал к слезавшему со стола Медведю один рабочий.
— Никуда не записываться! Оружие есть? — рабочий энергично кивнул. — Ну всё, тогда за мной!
Уже окружаемый рабочими, Медведь оглянулся на Анчара и Геру и только тогда, видимо, вспомнил о них.
— А вот, братцы, товарищ Анчар, наш, партийный! — представил он Анчара, лихо хлопнув того по плечу. Судя по тому, что представлял его Медведь как «нашего», да и вообще словом не обмолвился о недавнем расколе в партии, о делении на максималистов и правоверных эсеров пока было решено не вспоминать: не до того сейчас. — Кто там говорил, что заграница о нас забыла, а? Не забыла! Вот, примчался товарищ из самой Женевы, как о нашем деле услышал! А это вот товарищ Кассандра, — Медведь бесцеременно и действительно как-то по-медвежьи схватил Геру, которая была головы на две ниже Медведя, сзади за плечи и легко встряхнул, — она аж из Эстляндии к нам приехала! Там тоже народ восстал, представляете?! По всей России восстание идёт!