Черехов вернулся в конторку, а Меркул остался стоять на крыльце, прислонившись плечом к рассохшемуся косяку. Послышалось чирканье спичкой.
— Вот и я говорю, — Меркул продолжил скорбно вещать, непонятно к кому обращаясь, — старшина-то укатил в Иркутск, когда приедет? Он говорит — на неделю, но так знаем мы его недели. Дай Бог, чтоб хоть к Введению* приехал. — Меркул сделал паузу, видимо, затянувшись. — А пока… вот, Семён голова у нас…
Черехов тем временем оглядел пустое конторское помещение, скупо освещённое серым светом из залепленного снегом окна. Тёмно-жёлтые шкафы с почерневшими от времени медными ручками выдвижных ящиков вдоль стен, лоснящяяся конторка с откидной как у школьной парты крышкой, под окном — покрытый протёртым зелёным сукном письменный стол с керосиновой лампой и чернильницей, в углу — совсем по-городскому выглядящая побелённая кирпичная печка с тремя чёрными чугунными заслонками, а сверху унылой, казённо крашеной стены — отвратительно знакомая, до омерзения благообразная венценосная морда в стеклянной рамке над приоткрытым несгораемым шкафом… Меркул забыл запереть шкаф, отсчитав монеты, — понял Черехов.
— Он говорит, со скопцами водится… — продолжал глухо и тоскливо говорить Меркул из-за стены. — Они, говорят, не пьют. А я спрашиваю: а что ж они делают тогда? С бабами — никак, водку пить — тоже отказ, так что ж они делают, Богу молятся? Ну а Богу-то они нужны такие? Ни рыба ни мясо… — Меркул снова затянулся.
Черехов прошёл за конторку, присел перед шкафом, приотворил заскрипевшую тяжёлую дверцу с какой-то пожелтевшей, оборванной по краям ведомостью, приклеенной с обратной стороны. Заглянул внутрь: три отделения — одно, сверху, за маленькой железной дверцей с замочной скважиной. Подёргал дверцу — заперта. В следующем отделении деньги, нижнее, самое большое, завалено какими-то бумагами, папками. Денег для здешней глуши прилично: низенький столбик серебряных рублей, ещё столбик полтинников, одинокий гривенник, неровная стопочка замусоленных синих пятирублёвых кредиток. Пособие ссыльным, жалованье служащим алзамайского правления — всё тут, вероятно. А вот снизу… Черехов быстро пробежал пальцами по пыльным папкам на завязках, по бумагам сверху, вытянул наугад лист — бланк годового паспорта.
Такие паспорта выдавали в правлении крестьянам-отходникам, направляющимся, например, в город для работы извозчиком. Бланк был девственно пуст. Не стояло в нём и печати правления — без неё, конечно, паспорт считался недействительным. Но сейчас, пока Меркул курил на крыльце, можно было метнуться к конторке, найти там печать — где-то под крышкой конторки она должна быть, это Черехов помнил, — и шлёпнуть на бланк, а заполнить его по своему усмотрению уже потом. Или всё же поискать ключ от закрытого отделения шкафа? Ну где наши бесхитростные алзамайцы могут его запрятать?