Джерри печально вздохнул, услышав про отказ: «Интересно, - подумалось нашему странствующему герою, - Это ёльфийская телочка монархических кровей отказала мне, потому что я пялился на её обнаженную грудь или потому что этот брательник в перьях, немножечко против?..»
Как бы там ни было, но озвучивать свои вопросы вслух, йоу-кратан-лютан эльфйской породы и совершенно неэльфийского поведения не стал. Как-то уж понял он, что совсем не в тему что-то сделал и остался в общем-то без козырей.
- Но тогда чё? Оки-доки, понял, отшибаешь. Типа, на дальнюю орбиту лети бедняжка Джер. Ла-а-а, бывает и так – не в тему и не в круть! Тогда бывай, При, удачки там и прочего тыры-пыры. Держи хвост по ветру, а усы узелком милая кисыч. До встречки, угу.
Галантно поклонившись, эльф снова двинулся к фонарям – раз уж с ночлегом не выгорело, то хотя бы накормит дракониска как следует.
- Удащ-щки, Пф-фри! До фштрщки! – прошипел жизнерадостный Батончик помахав когтистой лапкой на прощание. Показал раздвоенный язык и быстро вскарабкался по лестнице, дабы наесться как следует – если дело касалось позднего ужина (а также завтрака, обеда, полдника и всего что угодно) Ядрён Батон был неумолим.
Неумолим был и Перри, шагающий прямо под дождем сквозь все лужи: он двигался как несокрушимый механизм, как жуткий двухметровый исполин оживленный силой магии. Перри стремился к ужину, стремился к теплу и тетиному очагу всёй своей коднаринговой душой - когтистые лапы его без пощады расплескивали серебряные лужи, а твой чемодан Беллька, казался маленькой лодочкой плывущей под защитой грозного фрегата.
Несмотря на то, что переоделась ты в своё принцессовское достойное платьице, коднаровая магия оставила на твоей коже какие-то липкие потеки, Аннушка, чумазости и общее ощущение грязи. Зловонности даже и скверны, заставляющей кожу чесаться и покрываться противненькими мурашками.
Разошелся дождь. Дома теперь пошли строгие, суровые, они становились всё помпезнее и красивее, всё выше, всё задумчивее в своем благородстве. Вот уже круглые деревья показались обнесенные красивым чугунным заборчиком. Какие-то тумбы с афишами и аккуратные скамейки в объятиях сирени, пока еще безлиственной. Спящей. Пышной такой сирени, которая проснется в мае, пробудится словно свежая дева после сна и взорвется салютом благоуханных своих цветов в месяце-июле.
А ведь людям тоже не чуждо чувство красоты, Белль! Город этот казался сном – дождливым сном, сплетенным из чугуна да каменного кружева, человеческой фантазией воплощенной в мраморе. Дома здесь все разные, нарядные – похожие друг на друга как один эльф на другого, и ровно настолько же не похожие. Все они были личностями! Все они казались индивидуальностями. Высокие. Низкие. Гордые, или напротив, какие-то родственные в своём добродушном уюте. Дома эти разговаривали, общались, привлекали к себе взгляд и о чем-то шептали прохожим, делясь с ними своими мыслями – только язык у них был архитектурный; только говорили они при помощи камня. Так рассказывали свои сказки.
Бархатная синяя ночь. Капли дождя кружащиеся в свете газовых фонарей. Чародейский сонный Петербург. Потом показался коричневый неторопливый канал и строгий особняк с оранжевой крышей пристроившийся на набережной. Красивый дорогой дом; главным же отличием этого особняка являлась высокая башня, эдакий сказочный маяк украшающий достойную обитель.
Два могучих льва сторожили парадный вход. Один – крылатый и мускулистый зверь сидел на постаменте с именем «Артур», второй – бескрылый и оскаленный лев, гордо возлежал на своем каменном ложе, его звали «Альфред».
Двухстворчатые двери у парадного входа были закрыты. Судя по черноте стекол в магазине никого не было, как и у гнизги, здесь красовалось объявление: «Закрыто. Приходите завтра. Магазин работает с 10.00 до 19.00»
Пэрри со злостью постучал в лакированную дверь огроменным кулаком, но…
…Ему никто не ответил.