Несчастному дракониску с гордым именем Батончик, не повезло второй раз за вечер: прыткий ящер уж было захапал розочку своими цепкими лапами, он уже было нашел какой-то окурок (явно Перриного просхождения) и огрызок недоеденного, очаровательно гниловастого яблока с вкуснецкими червецами внутри, как был изловлен и прижат девичьим каблучком к земле. Без всякой пощады же!
Ящер недовольно зашипел, высунув раздвоенный змеиный язык: не от боли зашипел-то и даже не от унижения, хотя это была обидная поза даже для дракониска. О да, само собой!
Но нет, дело было вовсе не в гордости.
Страдальческими глазами батончик провожал червивое яблоко, споро покатившееся куда-то во тьму. Глядел, что называется с болью всего мира: ящерка ещё успел проглотить окурок, но без фрукта желанного, эта еда совсем даже не выглядела вещественной.
Батончик был голоден. Магия сотворения золотых вещиц, отняла у него энергию.
- Шшшш! – печально зашипел дергая лапками от горя, наш маленький ящер.
Мужики отреагировали на крик по-разному: Перри дернул мохнатым ухом, криво усмехнувшись своим здоровенным черным клювом, Джерри же попытался пиндануть коднара, ага, пока пернатый страж расслабился. А потом…
Потом случилась «кошачесть» и на этой самой Петербугской улице, где нарядные дома дремали укрытые фиолетовым покрывалом ночи, где плясали чарные огоньки в больших достойных фонарях, заливая брусчатку магическим светом Фейерии; на этой самой мокрой улице вдруг исчезла одна эльфийка и появилась одна кошка. Ой, да.
Очаровательная такая мини-киса с розовым носиком и с розовыми же подушечками лап, возникла вдруг. Шерстка у киски переливалась великолепным белым цветом, усики бы причесаны и приглажены – одна беда – вылетела киска из своего эльфийского платья, а теперь пыталась выбраться во внешний мир.
Кото-Белла! Аннушка-Котэ. Оголившаяся, но совсем даже не голая, ибо честным зверям носить одежду не обязательно. Перри её кстати тоже не носил, Анни, и совсем даже не расстраивался. Курил. Матерился. И не замечал отсутствие нижнего белья.
Улица наполнилась запахами, вкусами, новыми эмоциями и звуками. Громче теперь слышался дождик, вещественнее слышался, можно сказать, сочностью своей прямо оглушал! Медленно да верно усиливающийся, и грозящий обернуться настоящим проливным ливнем.
Чувствовался восхитительный запах рыбы, распространяющийся блаженным облаком из какого-то окна. Наверное, поздний ужин у семьи! Форель, кажется, или что-то такое же восхитительно жирное...
- Аххххсссс, слюка-противнучка-липучка. Шшш тебе! С-с-сейчас Батончик станет играть и наступать. Ахссссс. Яблоко укатилос-с-с-сь. Злюка виновата, что оно ушло! Злюка-злюка-злюка-эльфиюка, со всеми вкусссными червячками уползло во тьму наше яблоко. Ссссс. Батончик будет нас-с-с-ступать на злюку! – Батончик говорил это совсем не злобно, но немного обиженно. – Почему с-с-слюке не нравится наш-ш-ша прекрасссная роза? Почему она к нам так не добра, сссс?
Помимо Батончика, стал слышен и другой разговор: кто-то неспешно беседовал в канализации, кто-то писклявый, серый, уворотливый да хитрый… и вполне-возможно вкусный. Отчего-то, при звуках этого тонкого, такого характерного писка, когти сами-собой становились длиннее, а тело наливалось упругой силой.
Мрррр.
- ОН велит называть себя Судьёй, Пип. Сильный и страшный зверь, зубы у него в пене, а изо рта дурно пахнет. Р-р-р! ОН говорит, что пришла пора дивнийцам поднять бунт. Представляешь – бунт! У Судьи есть средство, надо только выпить. Слышишь, Пип? Надо делать только то, что он скажет. Пип, хватит спать! Судья восстановит справедлисть, вот оно что будет. Никто не любит крыс. Судья говорит, крысы смогут посчитаться с двуногами, да-да, даже с этими отвратительными двуногами-гнизгами! Судья говорит, будто бы сумасшедшие гнизги нам не родня! Вылакаем из бутылочки Судьи пару капель, и мир станет справедлив к нам... Видит Рах! Всего-лишь бутылочка, Пип, и нам больше не нужно будет прозябать в канализации! Запоминай Пип, сегодня, когда луна начнет убывать, в самый любимый час нашего народа Рах-Атет, ОН придет к двум золотым гри…
- Киск-Кис-Кис Беллушка, - писклявый голос был перебит хриплым голосом Перри, протянувшим к тебе и к твоей идеальной белой шерстке, свои когтистые лапища. – Иди сюда, май-ла. Мы больше не будем…
- Йо, чё, погорячились малёк… А это правда ты, при? Во дела-а-а! Ну я прям фигею, ты глядь, ёльфийка шерстью обросла!