- Товагищи! - Мэл Даздравский, в быту Изя Пуберштейн, от волнения звучал еще более картаво и пискляво, чем обычно. - Товагищи! Послушайте стихи о нас, о нас, Некрокоммунистах и нашем светлом будущем!
Волнуется Изя не без причины, ведь до этого стихи он читал лишь себе самому да своему коту, тихо гнившему в грязном углу пуберштейновской коммуналки. А тут - публика! Настоящая!
Взбирается Изя на грубо сколоченный сосновый гроб (тоже, видимо, митингующий), роняет пенсне. Щурится слепо прорехами глаз - не видно ничего. Да и черт с ним! По памяти! Такой момент!
Смеется публика из тех немногих, что замечает Изю. Покуривает, кости поправляет, харкает звучно на землю и кирзовыми сапогами растирает. Но видит наш поэт лишь благодарные глазницы и восхищение народа. Будущее видит, в нем и живет. Как и вся страна.
- Послушайте! Послушайте же! Подайте пенсне, я не вижу ничего.
- Давай уже! - Насмешливый голос из толпы.
- И даю! - С вызовом, подняв чуть подернутый плесенью подбородок, отвечает Даздравский. - На!
Вдыхает глубоко. Из прорехи между ребрами выпадает жук.
Изя начинает:
Мы идём
революционной лавой.
Над рядами
флаг пожаров ал.
Наш вождь —
миллионноглавый
Некроинтернационал.
В стены столетий
воль вал
бьёт Некро
Интернационал.
Мы идём.
Рядов разливу нет истока.
Рекам мертвых армий нету устья.
Пояс красных армий,
к западу
с востока
опоясав землю,
полюсами пустим.
Мертвецкие сети.
Мир мал.
Ширься, Некро
Интернационал!
Закончив, и не заметил, что в пылу стиха зажмурил остатки глаз. Боится открывать - что скажут?
- Хуйня какая-то. - Хрипло смеется кто-то.
- Сам ты!.. - Задыхается в обиде Мэл Даздравский. - Да подайте же пенсне, чегт вас побгал!