Пока шла импровизированная ярмарка, сэр Манчо, делегировавший полномочия каптенармуса Фалафелю, расслаблялся. Балагурил, подначивая то одного, то другого соратника, высмеивал прижимистость, и беспрестанно рекламировал губозакаточные машинки и верёвочки, которыми следовало подвязывать хлебало, дабы оно не треснуло. Не забывал паладин, впрочем, и отдавать должное трапезе, а в особенности пиву, до которого доблестный сэр оказался большим охотником.
Когда же хозяин приволок ворох одежды, дон Нагибейро, покопавшись в нём, извлёк одну из рубах, расправил её и присвистнул:
- АУЕ, господа сидельцы!
- Послушай, милейший сэр, - непривычно задумчиво обратился он затем к корчмарю, - а откуда такой роскошный гардероб? Ты, часом, не колонну каторжан раздел? Не остановит ли нас в этих лепнях первый же разъезд, приняв благородных господ за беглых кандальников? То-то будет конфуз, когда мы отоварим господ стражников из-за этой печальной ошибки... И расскажи же, добрый хозяин, что у вас так заманчиво воет в лесу? Сэр лучник больно жаден до подвига, и молчит, как пленный Лесной Брат. Мне так любопытно, что даже кушать не могу!
Однако, вопреки последнему заявлению, кушал-то сэр Манчо как послушный ребёнок, решивший во что бы то ни стало задобрить Деда Мороза - аж за ушами трещало.
Восклицание дворфа застало рыцаря аккурат в процессе борьбы с сочной сахарной мосолыгой. Манчо едва не уронил кость на блюдо, и патетично возопил:
- Сэр Гадин! Не смотри! Не губи бессмертную душу! - с этими словами благородный кабальеро прижал ладонь к глазам не ожидавшего такого поворота событий коллеги.
- Госпожа, как вам не стыдно смущать сердца святых воинов! Ай-ай-ай! - сквозь нарочито обличающий тон сэра Манчо, несмотря на все его усилия, отчетливо проступали озорные нотки. - Мои целомудренные очи не выдержат такого зрелища!
Впрочем, никаких попыток отвернуться или закрыть глаза, паладин не предпринимал. Да и румянец не коснулся его ланит...