... и действительно, предложение бухгалтера показалось Питеру резонным, хотя Босс даже не успел его осмыслить. Почему-то от этой любезности, притом наверняка искренней, в адрес парня с огнетушителем, явно подразумевающим агрессивный подтекст, ему даже стало неловко. А ещё эти обезоруживающие тон и улыбка. По какой-то причине Харон действительно оказался Добрым. Его слова звучали как сделка, притом крайне выгодная для самого Питера, ведь он получает назад свою жизнь, а инцидент становится исчерпанным. И, кажется, даже никакого мелкого шрифта...
... из здания Босс выходил с лёгким сердцем и ощущением вновь обретённой свободы. На всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что никто за ним не последует. Не обращая внимания на камеры, он прошёл через двор, выбрался на пустынные улицы. Сел в свою «Шкоду», включил радио на полную и втопил газ, размышляя о том, как всё могло обернуться, не послушайся он совета М... Марко? Марио? Мар... Мануэля? Нет, это вроде бы испанское...
... с каких пор Питер вообще начал прислушиваться к советам макаронников Сделка? Серьёзно? Загубленная жизнь, да? А куда, кстати, делся огнетушитель? Босс не сразу вспомнил, что в знак доброй воли, пусть этого никто не увидит и не оценит, вернул его на место, откуда брал — за стойку. Наконец, гуль отчаянно начал припоминать, в какой момент всё пошло наперекосяк. Вот он зашёл. Поздоровался. Задал вопрос. Итальяшка посмотрел в глаза, ответил вопросом. Босс, следуя древней еврейской традиции, задал ещё один. А дальше? Он ведь отвёл взгляд от глаз бухгалтера, притом специально смотрел на руки, чтобы в них, не дай Бог, не возник револьвер или они не потянулись к Красной Кнопке... Росселини что-то говорил. Ответил на вопрос про Семью. Потом стал раздавать советы, потом... потом...
Кадры событий, которые могли бы случиться с ним, проносились в сознании Питера как заезженный танец старой киноплёнки. Вот его фигурка рваной походкой носится туда-обратно по цирковой сцене, а вот кукольник-бухгалтер сматывает нити марионеток, закрывая глаза. Питер взглянул человеку за компьютером именно в глаза, когда тот поднёс руку к лицу. Поправить очки. Очки, точно! Вот оно, то самое! Во всём были виноваты очки. В каком-то смысле, жизнь — она как баскетбол, и дело всегда сводится к очкам.
«Ничего не скажешь — отличная уловка, Тортеллини. Наверняка не единственная в твоём арсенале».
Но теперь, когда принцип стал понятен Питеру, он пытался сопротивляться. Мёд в мягком голосе бухгалтера сковывал, порабощал и очаровывал. Босс тонул в нём как медвежонок, забредший к неправильным пчёлам. А у неправильных пчёл, как учат сказки, всегда неправильный мёд. Неправильный мёд не приносит пользы и никогда — «Никогда!», с усилием подчеркнул Питер в своих мыслях — не помогает завести новых друзей. Его тошнило. Казалось, он не обдумывает слова Росселини, а пытается остановить локомотив гудящей с похмелья головой. Голос клерка звучал в его голове как эхо заклинаний Мерлина, отказываясь уходить, но Босс всё рвался прочь из этого болота. Он заставлял себя оставаться на месте, заставлял вспомнить, где он и зачем сюда пришёл. И в какой-то момент головокружение начало отступать.
Росселини, целиком поглощённый своими записями, не видел, как бандит в чёрной повязке медленно подошёл к столу. Только когда тень Питера упала на экран, бухгалтер ощутимо вздрогнул.
— Это Доминирование, да? — не менее ласково спросил Босс, поправив нигерскую бандану.
— Что-о? Кх... — итальянец успел прищуриться, подавившись незаданным вопросом.
— Как что? Задоминируй-ка это! — с мстительным удовольствием Питер крутанулся на каблуках, срывая огнетушитель с плеча.
Тяжёлый красный баллон просвистел в воздухе, набирая разгон. Дуга в триста шестьдесят градусов многое способна изменить, особенно если на помощь спешат центростремительное ускорение и злость двадцатишестилетнего парня, который ненавидел, когда ему пытались выебать мозги. Например, такая дуга может изменить чей-то вечер. Судя по выражению лошадиного лица господина Росселини, он очень, очень сильно удивился тому, насколько причудливы оказываются вечера похоронного администратора. Куда там вечерам подмосковным, как пелось в одной русской песне. Не останавливая вращение, Питер распрямил руку, с наслаждением отдаваясь инерции. С гулким звоном огнетушитель врезался в макушку человека за столом, сшибив того на пол. Очки полетели в сторону, а над клавиатурой мелькнули ноги со смешно задравшимися брючинами. Оказалось, что гипнотизёр предпочитал строгие тёмные носки. Тяжело дыша, Питер перегнулся через большой старый монитор:
— Вау... — только и сказал он.
Росселини лежал на полу, распластанный поверх собственного пиджака и перевернувшегося стула. Из-под редких волос бежала кровь, смущённо огибая выражение непередаваемого потрясения, застывшее во всём облике отрубившегося администратора. Босс даже испугался, что костлявый хмырь откинется не от удара, а из-за всепоглощающего клинического шока. Впрочем, удовольствие, которое гуль получил, наблюдая его вытягивающуюся рожу, стоило себя стократно.
— Спокойной ночи, ур-род.
Рывком стянув бандану на шею, Босс поправил рэперскую кепку и выдрал из-под Росселини стул. Огнетушитель с красноречивой вмятиной на боку он поставил рядом словно важный футбольный трофей, а сам принялся елозить мышкой по рабочему столу. Без помощи местной фауны ему предстоял долгий и кропотливый труд — отыскать среди котиков, календарей с голыми тёлками и счетов-фактур папку под названием «путевые листы».