Прохромав еще с часик, Романов принялся подыскивать местечко попрохладнее для дневки, но таковых видно не было. Сухая и жаркая погода словно бы высосала всю влагу из леса, а доносившийся со стороны города запах гари наводил на самые мрачные мысли. Вот высохнет все и сгорит ко всем чертям. Будет здоровенная такая пустыня посреди России. Или сразу на весь материк... Устроившись под корнем поваленной ветром березы, парень промаялся в полусне до вечера, вновь высосал всю воду и мучимый жаждой поплелся дальше, хромая на обе ноги сразу. Попытался было сделать себе костыль, но трость помогала мало, топора и лишнего времени, что бы сделать полноценный упор - тоже и пришлось приспосабливаться к относительно ровной палке-посоху. Выглядел он к этому моменту словно леший из сказок или, с учетом висящего на плече краденного ружья, как беглый каторжник, что удумал из Сибири в центральную часть России пешком добраться. Грязный, вонючий, изъеденный мошкорой и муравьями, успевший уже с десяток клешей стряхнуть со штанин и двух - выдрать из кожи, он выбрался к деревне, что на карте была обозначена как "Шапкино". От двух десятков домов остались лишь дымящиеся руины, но в оставшихся жизнь кипела, а главное - тут был колодец. Так вот от чего здесь пахло гарью... Провожаемый настороженными взглядами, парень осторожно набрал воды, а когда на обратном пути к лесу его окликнули - бросился бежать прочь, едва не крича от раздирающей правую ногу боли. Продолжая путь всю ночь, он шел по темным, слабо подсвечиваемым северным сиянием лесным дорогам, лишь примерно придерживаясь выбранного направления, упрямо обходил стороной все поселения и вообще старался не приближаться к людям, замирая на несколько минут когда слышал далекие то ли взрывы то ли выстрелы. Скорость была никакая, к тому же он даже фонариком пользовался с большой опаской и к трассе он добрался лишь утром. Уставший и вымотанный, он перекусил, обновил повязку на ноге, отметив, что нога опухла, а кожа вокруг раны покраснела. Попробовал включить телефон, но тот даже не выдал экран загрузки. Кажется сдох... Устроившись на дневку в какой-то канаве, он отключился словно бы ему кто молотком по затылку заехал. Какие уж там муравьи, он даже изнуряющую жару не заметил, проснувшись ближе к вечеру таким же вымотанным каким и лег спать. От грязи и пота чесалось все тело, но он лишь промыл воспаляющуюся рану перекисью, отметил в воображаемом календаре еще один день и уже привычно похромал по лессу дальше. Пожухлые поля, сухая, словно солома трава, пожелтевшие листья на деревьях - все проносилось мимо словно в бреду, а он все шел и шел. Тихая, спокойная жизнь в городе уже казалась чем-то не бывалым, кондиционер - вымыслом, а в зиму с каждым часом верилось все меньше и меньше. На всякий случай он проглотил несколько таблеток антибиотика, выбрав их наугад, несколько раз пересчитал оставшиеся таблетки обезболивающего, которым он закидывался едва ли не каждый час и понял, что осталось всего пять штук. Еда кончилась, воды было на дне, но до дачи было уже не так далеко. Здесь он уже и на велике катался и грибы по сезону собирал... Должен дойти, только воды бы раздобыть... С трудом добравшись до окруженного выгоревшими полями Назарьево, он украдкой наполнил бутылки водой из обмельчавшего сантиметров на тридцать озера и тут же вновь шмыгнул в леса, избегая любых контактов с людьми и не любопытствуя, что это там за расстрелянные машины стояли на дороге. К счастью, в этот раз к нему цепляться вообще не стали и кое-как прокипятив воду, он предпринял последний ночной рывок через лес. Безумные небеса сверкали так, что в радужных сполохах терялись все звезды, правая нога подкашивалась на каждом шаге, но он продолжал свой путь. Даже не заметив рассвета, он, обливаясь потом, брел вперед, к заветной даче. Выйдя из леса почти что в полдень,
Романов дохромал до нужного дома и руки у него опустились. Родителей тут не было. Более того, кто-то явно успел тут похозяйничать, подчистив запасы еды, унеся оба баллона с газом, канистру с бензином и значительную часть слесарного инструмента.